Елена Грушко - Следствие поручено мне. Повести о милиции

— Ох, девчата, доиграетесь вы, — для порядка пригрозил дежурный.

Если бы он знал, что его слова неожиданно станут пророческими, что они сбудутся меньше чем через час — события развернулись бы совсем иначе…

Едва за сержантом закрылась дверь, девушки дружно рассмеялись:

— Они что сегодня, белены объелись?

— Прибежал, дышит… Хы-хы-хы!

— А как он на тебя посмотрел, Светка 1 Обалдеть! Верь моему слову — сохнет!

— Вот еще! — фыркнула Света, и все снова залились смехом.

Каждая из них — Полина, Света, Валя — прекрасно знала, что они должны были сделать сейчас. Собственно, они должны были еще утром проверить надежность тревожной связи. Если сигнализация срабатывает ложно, необходимо немедленно поставить в известность заведующую, вызвать монтера, закрыть входную дверь и принять меры к охране. Но ни у одной не шевельнулась тревога. Даже не тревога — элементарная дисциплинированность: вот еще, потом же над тобой смеяться будут! Трусиха! Делать больше нечего — заведующую беспокоить, монтера искать. И так голова кругом идет: больше шестисот посещений, полный сейф денег. Вот-вот инкассатор подъедет, а деньги не пересчитаны, не оформлены. Да и домой хочется. А бандиты — бросьте эти сказки. Это все на инструктаже запугивают. А уже кто поработал, знает — их нет и не бывает. Это в кино, в книгах. А у нас они откуда — от сырости?

Все реже хлопала дверь. Наплыв посетителей постепенно стихал.

— Скорей бы домой, девочки.

— Не говори.

Вот и еще один посетитель ушел. Мельком глянув на часы — без трех минут семь, Полина вынула из кассы деньги и принялась их считать. Сегодня вносили квартплату, надо успеть к приезду инкассатора. Светлана тоже склонилась над столом. И опять ни одна из девушек даже не вспомнила об инструкции: словно бы в насмешку буквоедам, сочиняющим все эти инструкции, сидели перед окнами, ярко освещенные светом. Дверь оставалась открытой. Толстые пачки трехрублевок, пятерок, десяток трепыхались в их проворных руках. Валя подошла к телефону, позвонила знакомой. Поговорив, положила трубку раньше, чем успел отключиться телефон подруги.

Полине послышалось: наружная дверь словно бы открылась. В тамбуре, ей показалось, шла какая-то возня, однако в зал кассы никто не заходил. «Мальчишки, наверное, балуются, — успела подумать она. — Надо пойти турнуть». Но тут внутренняя дверь сберкассы с треском распахнулась от удара ногой и невысокий, в светлом, выскочил на середину. Лицо его было безглазо, безносо, и только голос — истеричный, взвинченный, как у мальчишки, играющего на задворках в войну, — дошел до ее сознания:

— Руки вверх, вверх руки, говорю, руки!..

«Что за чушь, что за розыгрыш, что за маскарад, что за глупые шутки?!» — замелькали мысли, и Полина, бледная, с окаменевшей улыбкой, трудно постигала, что это не игра, не розыгрыш. Что это не в кино, что ее сейчас вправду убьют… На нее — прямо в грудь — смотрит вороненая трубка с черной дыркой.

«Пу-ле-мет, ав-то-мат», — прыгали в мозгу, словно горошины в погремушке, слоги, складываясь в одноединственное — сознание, что через миг ее не будет. А деньги не пересчитаны. И острая жалость к себе — столько еще дел не успела! И никто не узнает, о чем она думает в эту сек…

Визг Вали врезался в уши. И тогда она тоже закричала, а руки оказались уже вверху сами. («Стыд! Стыд! Но что я могу!..»).

— К стене, к стене лицом, — кричал безликий, из-за его плеча виднелась вторая, на голову выше, но такая же безглазая и безносая фигура.

Эдик Головин считал себя достаточно выдержанным и закаленным. Все-таки двадцать три года, за плечами институт, стажировка в армии, серьезная должность, С мальчишеством покончено окончательно и бесповоротно. Раньше, иногда, в мыслях, он совершал что-то героическое. Кого-то ловил, вступал в рукопашную. Слава, положенная в таких случаях, даже в мыслях была приятной. Но это было раньше. Сейчас он об этом просто не думал. Ну, во-первых, почему именно ему выпадает честь совершить что-то героическое, во-вторых, если уж выпадет, он поступит сообразно обстановке, сделает свое дело и незаметным уйдет. А то еще распишут в газетах, ценный подарок выделят. Да и с кем схватиться, со шпаной? Была нужда, себе дороже. Ходи потом с фингалом.

Звякнув кольцом, он вышел из калитки церковного двора и медленно, бесцельно побрел к вокзалу. Приятеля не застал. Делать было решительно нечего. Эдик шел по пустынной улице, мимо церковного забора, вдоль пятиэтажного дома.

Звук — словно бы большая доска упала плашмя — привлек его внимание, когда до витрины сберкассы оставалось еще шагов десять. С любопытством — делать-то все равно нечего — он подошел к светящимся окнам, глянул… И остолбенел. Фигура с автоматом, девушки с немым испугом на лицах — все это мелькнуло перед ним, как экран телевизора, у которого выключен звук. Ему захотелось тряхнуть головой — не чудится ли?

— Да что же это за чепуха такая? — забормотал Эдик и беспомощно оглянулся. Улица была пустынна, лишь навстречу двигалась одинокая фигура. Эдик бросился к ней.

— Товарищ, пойдемте, там… — Он тыкал рукой в сторону сберкассы, чувствуя, что воздуха ему вдруг стало не хватать.

Прохожий покачнулся, подошел к двери, подергал:

— Закрыто. На переучет, — и глупо засмеялся.

«Пьян, скотина эдакая! Да что же мы… Да что же я стою-то? Надо же что-то делать! Как-то действовать! Ломиться в дверь? Подпереть ее чем-нибудь? Или постучать в окно: вот я вас, хулиганы!» — все эти мысли появились и исчезли. Он боялся — нет, не оружия, он боялся, что встрянет не в свое дело, покажется смешным. И в то же время — вдруг убьют на твоих глазах. Ужас! Хоть зажмурь глаза, ущипни сам себя. Закусив губу до крови, почти рыдая, проклиная себя за беспомощность, он выбежал на дорогу. Растопыря руки в стороны, бежал навстречу машинам. Его объезжали, принимая за пьяного. И он в самом деле заплакал, закричал и побежал звонить. В милицию, в милицию. Он помнит — 02. Ближайший телефон был в церкви.

У Светланы недавно умер отец. Стук мерзлых комьев о крышку гроба вдруг ударил ей в уши и сейчас, когда она увидела бандита с оружием. Ничего не слыша, помертвев, она медленно сползла вниз, за барьер, под стол. И в эти длинные тягучие мгновения, пока она ползла, она каждой клеткой мозга тянулась к кнопке сигнализации, которая была под столом. Она тянулась к ней, а кнопка (как в страшном сне) все отдалялась и не ощущалась под ее пальцем.

«Добаловались», — вспомнила дежурного и опять еще успела подумать об отце. Всего на месяц и пережила. Наверное, рядом и похоронят. Хорошо бы рядом. Надо кому-то об этом сказать. Кому?

Нажала она на кнопку или только хотела нажать? Послушались ли ее пальцы или только хотели послушаться?