Андрей Константинов - По счетам [litres]

В этот момент по коридору мимо двери кабинета прогромыхало несколько пар тяжелых сапог, а следом раздался истошный вопль:

– Вот только орать на меня не надо! Тут их две тысячи голов! И в каждой голове раз в час зреет мысль, как нас надуть!..

– Весело тут у вас, – усмехнулся генерал.

– Ага. Обхохочешься, – подтвердил майор.

В колонии Петр Лукьяныч Сомов, пользуясь зэковской терминологией, был кумом . То бишь по штатке обязан был быть для сидельцев самым опасным человеком. И он – был им. Сомов знал о происходящем на его территории не всё, но почти всё. К примеру, содержание большинства ночных разговоров в отрядах. Которые очень хорошо переводятся в тексты агентурных сообщений, а остальное домысливается с высоты опыта и хватки. Но это еще не означает, что Сомов выявлял и пресекал всё. Майор знал: есть свои внутрилагерные правила игры, и нарушать их нельзя. Вот многие говорят: «Дети есть дети!» А майор Сомов говорил: «Лагерь есть лагерь…»

– Да, так что у вас на прошлой неделе стряслось?

– Да лаврушники снова взялись свои темы в литейке мутить. Есть тут у нас один уровня Барона авторитетный персонаж. Казбек. Неугомонный – сил нет. Вот он и запылил дискус на тему: «Можно ли есть из шлёмок , ежели они в столовой все вперемешку?» Во, вопрос, а?!

– Да уж.

– То есть если шлёмки вперемешку, то теоретически из твоей, сегодняшней, может, когда-то ел пидор. А это значит, что ты с опущенным ешь из одной посуды, – стало быть, некошерно получается.

– Эка! Глубоко копнул.

– Во-во. Настолько глубоко, что под эту философскую базу черные очередную бучу замутить попытались. Но в последний момент в их бараке Барон нарисовался. Причем, заметьте, в одиночку. Прошел прямиком к Казбеку, взял его под локоток, отвел в сторонку, минут пять ему на ухо о чем-то убедительно подышал, и – все. Сдулась буза. Каково?

– По собственной инициативе пошел? Или?..

– Разумеется, по собственной. Таких, как Барон, на сотрудничество крутить – это все равно что собственную дурь напоказ выставлять. Я это сразу, едва только он у нас появился, понял… Но вообще, Владимир Николаевич, вы даже представить себе не можете, как же они меня задолбали с этими своими мутиловками да базарами гнилыми за чистоту воровских рядов!

В дверь кабинета, предварительно постучавшись, заглянул солдатик-конвойный.

– Тащ майор! Осýжденный Алексеев доставлен!

– Хорошо, Халилов, через минуту заводи.

Сомов встал из-за стола и, деликатно подавив зевок, потянулся всеми конечностями.

– Мой кабинет в вашем распоряжении, товарищ генерал. Общайтесь, сколько нужно. А я покамест до кухни прогуляюсь, проконтролирую процесс. Опять же – ваших людей надо по-человечески разместить. Если какая нехорошая запутка в ходе разговора образуется – Халилов за дверью.

– Думаю, не образуется. Но, в любом случае, спасибо, Петр Лукьяныч. Лишний раз простите за хлопоты доставленные. Мало того что без предупреждения завалились, так еще и ночью.

– Ай, бросьте! Никаких проблем. В нашей дыре любым гостям рад будешь. А уж тем, которые по своей воле явились, – вдвойне.

С этими словами Сомов покинул кабинет, а несколько секунд спустя в него вошел немало удивленный ночной побудкой и вызовом к куму Барон.

– Ну… здравствуй, Юра.

– Владимир Николаевич?! Вот уж удивил так удивил! Здорова!

Оба порывисто шагнули навстречу друг другу, крепко, по-мужски обнялись.

– Для этих стен ты очень даже неплохо выглядишь, Юрка Барон.

– Так ведь не стены красят человека, а человек – стены. Какими судьбами, товарищ генерал?

– Да вот, катался на совещание в Сыктывкар. Обратный самолет завтра в полдень, и, зная, что ты рядышком, решил воспользоваться случаем. Надеюсь, ты не шибко против? Что я тебя посреди ночи поднять распорядился?

– Какое там против?! Двумя клешнями за. Рад тебя видеть, Владимир Николаевич!

– Ой ли?

– Без «ой». Здесь вообще каждое, мало-мальски человеческое лицо на вес золота.

– Неужто и в самом деле все так запущено?

– Еще хуже. Ночью по бараку по нужде пойдешь, на спящие лица посмотришь – мама дорогая! Это же не лица, это – ХАРИ! Они же невиновные все, поголовно. Потому – разве может быть виновной скотина безмозглая?!. А тут на тебе: какая-никакая, а родная физиономия. Даром что чекистская.

– Ты это сейчас дерзишь или брюзжишь?

– Ни то ни другое. Всего лишь неуклюже пытаюсь скрыть волнительное смущение. Или смущенную взволнованность. Присядем, покурим?

– Присядем. Только я свои уже откурил.

– Что так?

– Мотор сбоить начал. Что, в принципе, логично. Как любил говорить старик Гиль, уже не на ярмарку – с ярмарки едем.

– Как он там? – продувая папиросу, поинтересовался Барон. – Шуршит еще старый большевик?

– КАК? А ты разве не в курсе? Казимирыч умер.

– Когда?!

– 5 января этого года. Странно, что ты не… Во всех центральных газетах некролог печатали.

– А мы здесь, Владимир Николаевич, газеты читать не успеваем – слишком уж быстро по клозетам разлетаются. Э-эх, дед Степан… сколько ему на круг было-то?

– Семьдесят семь.

– Учитывая, как его жизнь кидала и била, это еще по-божески.

– Эт точно.

Кудрявцев открыл портфель, достал чекушку.

– Давай помянем старика.

Осмотревшись и не углядев в чужом кабинете ножа и пустых стаканов, он мастерски, зубами, откусил пробку, сделал большой глоток из горлышка и передал бутылку Юре.

– Земля пухом, – отозвался Барон, ответно прикладываясь.

– К слову, все свои невеликие сбережения Казимирыч отписал тебе с сестрой.

– Мне ничего не нужно. Так что, будет такая возможность, переведи всё на Ольгу. – Потускнев лицом, Барон сделал еще один глоток. – Ох, Олька-Олька… Еще одна светлая и невинная душа на моей совести.

– Брось! Уж в случае с Ольгой ты ни в чем не виноват. Видать, судьба такая.

– Угу. Универсальное определение собственной никчемности, а то и подлости – «судьба такая». Вот ты, Владимир Николаевич, умный. Скажи, почему одним судьба дарит, а другим – лишь одалживает?

– Тоже мне, сыскал умника. Генералу голова не для ума дана, а чтоб папаху носить.

Барон вопросительно покосился на чекушку:

– Я допью?

– Сделай такое одолжение. Кстати, к Ольге я заезжал относительно недавно, осенью прошлого года.

– Да ладно?!.. И как она там?

– Врать не буду. Не очень.

– …Ну, давай, гость дорогой, добивай, чего уж там.

– Появился у нее о позапрошлом годе молодой человек. Красивый, спортивный, видный общественник и все такое прочее. Я так понимаю, втрескалась в него Ольга по уши. Что для нее, несомненно, только на пользу. Потому как после смерти приемной матери очень уж крепко она в себе замкнулась, словно бы окончательно интерес к жизни потеряла. А тут – романтические ухаживания, букеты-конфеты…