Пер Валё - Розанна. Швед, который исчез. Человек на балконе. Рейс на эшафот

— Какой идиот послал тебя в город? — спросил он.

Нурдин быстро прикрыл письмо, кончавшееся словами «А у Мартина Бека с каждым днем возникают странные причуды, а вид становится все более кислым», копией своего рапорта.

Кольберг выдернул из каретки лист бумаги и сказал:

— Ты сам.

— Как — я?

— Ну да. В среду, когда здесь была Белокурая Малин.

Мартин Бек недоверчиво посмотрел на Кольберга.

— Странно, — произнес он. — Я этого не помню. Однако в любом случае бессмысленно отправлять на розыски человека в Стокгольме норландца, который даже не знает, как найти Стуреплан.

Нурдин был обижен, но в глубине души был согласен с Мартином Беком.

— Рэнн, — сказал Мартин Бек, — выясни, где бывал Ёранссон, с кем дружил, чем занимался. И попытайся найти того Бьёрка, у которого он жил.

— Хорошо, — ответил Рэнн.

Он был занят составлением списка всех возможных значений последних слов Шверина. Начал он с «день… рукой». А последняя версия выглядела так: «один… рак… ай».

Каждый был занят своим участком работы.

В понедельник Мартин Бек встал в половине седьмого после почти бессонной ночи. Он плохо себя чувствовал, а от шоколада, который он выпил на кухне за компанию с дочкой, лучше ему не стало. Остальные члены семьи еще не появились. Жена особенно крепко спала под утро, а сын, который всегда просыпался с трудом, вероятно, унаследовал эту черту от нее. Одна Ингрид вставала в половине седьмого, и без четверти восемь за ней уже закрывалась входная дверь. Всегда. Инга считала, что по ней можно сверять часы.

Инга явно испытывала слабость к штампам. Можно было составить список фраз и оборотов, которыми она обычно пользовалась, и продать его как пособие для исписавшихся журналистов. Что-то вроде шпаргалки. Книга могла называться: «Умеешь говорить — умеешь писать».

Вот о чем размышлял Мартин Бек.

— О чем ты думаешь, папа? — спросила Ингрид.

— Ни о чем, — машинально ответил он.

— Я с весны не видела, чтобы ты смеялся.

Мартин Бек оторвал взгляд от клеенки, на которой были изображены танцующие гномы, и попытался с улыбкой посмотреть на дочь. Ингрид, конечно, прекрасная девушка, но это не повод для смеха. Дочь встала и пошла за учебниками. Когда отец надел пальто и шляпу, она уже ждала его, держась за дверную ручку. Он взял у нее портфель. Это был старый, потертый кожаный портфель, облепленный цветными наклейками с эмблемой ООН.

Это тоже была традиция. Он нес портфель Ингрид точно так же, как десять лет назад, когда она в первый раз пошла в школу. Разница состояла лишь в том, что тогда он держал ее за руку. Маленькую, горячую и вспотевшую ручку, дрожащую от волнения и страха. Когда он перестал водить ее за руку? Он не помнил.

— В сочельник ты точно будешь смеяться, — сказала она.

— Неужели?

— Да. Когда увидишь мой рождественский подарок. — Она нахмурила брови и добавила: — Я даже не представляю себе, как можно не смеяться.

— Кстати, а какой подарок хотела бы получить ты?

— Лошадь.

— А где ты ее поставишь?

— Не знаю. Но мне хочется иметь лошадь.

— Знаешь, сколько она стоит?

— К сожалению, знаю.

Они попрощались.

На Кунгсхольмсгатан его ждали Гунвальд Ларссон и расследование, которое даже при всем желании нельзя было назвать профессиональным. Хаммар был настолько тактичен, что не далее как вчера сказал об этом.

— А как там с алиби у Туре Ассарссона? — поинтересовался Гунвальд Ларссон.

— Алиби Туре Ассарссона является одним из самых неуязвимых в истории криминалистики, — сказал Мартин Бек. — В тот самый момент он произносил речь в присутствии двадцати пяти человек. И находился в Сёдертелье, в «Стадс-отеле».

— Ага, — печально принял к сведению Гунвальд Ларссон.

— Кроме того, с твоего позволения, выглядит не очень логичным предположение, будто бы Эста Ассарссон не заметил родного брата, садящегося в автобус с автоматом под плащом.

— Кстати, насчет плаща, — сказал Гунвальд Ларссон. — Он должен был быть очень просторным, если под ним удалось спрятать тридцать седьмую модель «суоми». Скорее всего, автомат лежал в чемоданчике.

— Тут ты прав.

— Да, иногда и я бываю прав.

— Нам просто повезло, — сказал Мартин Бек, — что вчера вечером ты оказался прав. В противном случае хорошо бы мы сейчас выглядели. — Он ткнул в сторону собеседника сигаретой и добавил: — Но в один прекрасный день, Гунвальд, ты влипнешь в нехорошую историю.

— Не думаю, — ответил Ларссон и, тяжело ступая, вышел из кабинета. В дверях он столкнулся с Кольбергом, который торопливо уступил ему дорогу и, обернувшись на широкие плечи Ларссона, спросил:

— Ну, как наш живой таран? Раздосадован?

Мартин Бек кивнул. Кольберг подошел к окну.

— Черт бы побрал все это, — вздохнул он.

— Она по-прежнему живет у вас?

— Да, — ответил Кольберг. — Но только не говори: «Так, значит, ты устроил себе гарем», потому что герр Ларссон уже так высказался.

Мартин Бек чихнул.

— Будь здоров, — сказал Кольберг. — Я еле сдержался, чтобы не выбросить его в окно.

Мартин Бек подумал, что Кольберг, наверное, один из немногих, кто способен на что-либо подобное.

— Спасибо, — сказал он.

— За что?

— Ты ведь сказал: «Будь здоров».

— Верно. Мало кто знает, что нужно благодарить. У меня как-то был такой случай. Один фоторепортер избил свою жену и выгнал ее голую на мороз, потому что она не поблагодарила его, когда он сказал ей: «Будь здорова». Это было в канун Нового года. Конечно, он был пьян. — Кольберг немного помолчал, а потом медленно сказал: — Из нее больше ничего не вытянешь. Я имею в виду Осу.

— Мы уже знаем, чем занимался Стенстрём, — сказал Мартин Бек.

Кольберг с изумлением уставился на него.

— Знаете?

— Да. Он занимался убийством Тересы. Это совершенно ясно.

— Тересы?

— Да. Тебе не приходило в голову?

— Нет, — сказал Кольберг. — Не приходило, хотя я просмотрел все дела за последние десять лет. Почему ты ничего мне не говорил?

Мартин Бек задумчиво смотрел на него, грызя кончик авторучки. Они думали об одном и том же. Кольберг выразил их мысли словами:

— Видно, не все можно передать с помощью телепатии.

— Вот именно, — отозвался Мартин Бек. — Кроме того, дело об убийстве Тересы — шестнадцатилетней давности. И ты никогда не участвовал в том расследовании. По-моему, единственный, кто его помнит, — это Эк.

— А ты уже изучил дело?

— Нет. Только перелистал. Там две тысячи страниц протоколов. Все документы находятся на Вестберга-алле. Едем туда?

— Да. Нужно освежить это дело в памяти.

В машине Мартин Бек сказал:

— Ты все-таки, наверное, помнишь суть дела, чтобы понять, почему Стенстрём занялся именно Тересой?

— Да, — кивнул Кольберг. — Потому что оно было самым трудным из всех, которыми он мог заняться.