Олег Рой - Запасной козырь

— Стоп, дальше можешь не продолжать, — остановил его водитель. — Дальше я сам расскажу. У брата есть девушка, и у них все по полной программе. А ты в эту девушку тоже влюблен. Отсюда тайные страдания и все такое прочее, — покосившись на Глеба, он спрятал усмешку. — Ну как, угадал?

Глеб ошарашено кивнул:

— Точно. И что мне теперь делать?

— Да ничего, — водитель пожал плечами. — Все само рассосется. Просто ждать. Это сейчас тебе кажется, что необходимо все в пять минут разрулить, иначе — пропасть. Жизнь — она гораздо длиннее, чем пять минут. Во сколько-то там тысяч раз длиннее, потом посчитаешь. У тебя дело по жизни какое-нибудь есть? Типа любимое дело? Кем быть собираешься или хобби?

— Есть, — улыбнулся Глеб. — Я рисую. Это и работа будущая… ну, наверное… и хобби, и вообще…

— О! Отлично! Вот и рисуй. Рисуй себе до потери пульса. Это тебя отвлечет.

Глеб вздохнул:

— Я удержаться не могу — ее все время рисую.

— М-да. Этого я не учел, — водитель покрутил головой. — Может, тогда тебе в интернет с головой нырнуть? Чаты там всякие, фейсбуки, «Одноклассники»…

— Не, — Глеб сморщился. — Не люблю я это дело. Скучно там. Бла-бла-бла сплошное, ах, котики, ох, погода плохая. Реального ничего нет.

Парень пожал плечами:

— Ну, тогда страдай дальше. Пока само не рассосется. Потому что оно рассосется, это я тебе точно говорю. Жизнь длинная, вот и живи, как живется. Только брату не говори ничего и девушке этой тоже. Поверь, ничего хорошего из этого не выйдет.

— Пока я так и делаю, — вздохнул Глеб. — Про ничего хорошего — это-то я понимаю. Значит, буду и дальше стараться… Ну, вот я уже почти дома, здесь пешком дойду.

Машина встала, Глеб выбрался наружу:

— Спасибо, что подбросили, — протянув руку к водительскому окну, он почувствовал неожиданно крепкое пожатие. Это он меня подбадривает. — И за слова ваши еще раз спасибо, — добавил он после секундной паузы. — Я, наверное, просто тороплюсь жить. Хочется, чтобы все сразу… Спасибо вам. Как-то легче стало.

— Не за что! Не грусти, выпускник. И главное, на стакан не бросайся. С горя бывает. Но не надо. Это только с виду они стеклянные.

— А на самом деле? — удивился Глеб.

— На самом деле они — бездонные. Проверено. Бывай!

Машина резко взяла с места.

Квартиру заполняла тишина — теплая, мягкая, спокойная. То ли нет никого, то ли все спят уже — неужели Борька раньше него вернулся?

Пробираясь на цыпочках мимо родительской спальни, Глеб хотел прикрыть полуотворенную — сквозняком, должно быть — дверь, взялся за ручку и… увидел.

Струившийся в распахнутое окно рассвет обрисовывал каждый изгиб обнаженного тела, делая его похожим на античные статуи и одновременно как будто бесплотным. Словно это не Алена лежала там, посреди сбитых простыней, на плече у Бориса, а лишь видение, греза, сон…

Глеб не знал, сколько он простоял так, застыв у полуоткрытой двери. Не знал даже, как оказался в своей комнате. Во всяком случае, когда раздался телефонный звонок, он был именно там.

Звонила мать.

— Да, мам, — промычал он в трубку нарочито сонным голосом. — Да дома я, дома! Сплю! — за стеной скрипнула кровать, послышался испуганный шепот. — Нет, не знаю, когда пришел. Сплю я! Да, мам, я выпил шампанского! Да, много. Поэтому и сплю, чего мне еще делать? Вы сами когда явитесь? Через час? Меня не будить, и Борьке то же самое передайте, когда он найдется. Все, целую.

Выключив телефон, Глеб прислушался. Сперва все вокруг заглушал стук собственного сердца, и очень хотелось завыть в голос. Он прикусил руку — больно. Из прихожей доносились стуки, шорохи, шепот. Потом хлопок входной двери — и все стихло. Выждав несколько минут, он выглянул — в квартире было пусто.

«Вот и отлично, — думал он со злостью, — вот и распрекрасно». Теперь он знает, что делать. И побыстрее, надо успеть уйти, пока родители не вернулись.

Анджела взяла трубку, когда Глеб уже потерял счет накатывающим в ухо длинным гудкам.

Гудков после десяти Анджела наконец взяла трубку.

— Какого черта? — неразборчиво буркнула она. — Кому я в такое время…

— Это Глеб, — довольно сухо сообщил он. — Ты где?

Вообще-то он знал, где она. Анджела сегодня ему про это все уши прожужжала. Что к ним домой родственники нагрянули, поэтому она живет пока у тетки, а тетка с дачи не вылезает, у нее там коза с козлятами и прочие индюки с петухами. Поэтому Анджела живет вполне себе одна, как большая и взрослая. Потому что родители знают, что она не такая, как разные некоторые. «Знаем мы, какая ты не такая», — злорадно думал Глеб, слушая сонный голос, многословно, но явно радостно объяснявший, где и в какую сторону надо свернуть.

— Да адрес просто скажи, не маленький, найду, — оборвал ее Глеб.

Дверь из прихожей в родительскую спальню была все так же полуоткрыта, но кровать, вопреки никак не уходящей из памяти картине, аккуратно застелена. «Впрочем, — подумал он, — надо еще на кухне поглядеть. Они же торопились, наверняка какие-то следы оставили».

Действительно, возле кухонного стола стояла набитая снедью коробка: фрукты, сладости, парочка винных бутылок… На столе красовались почти пустая бутылка из-под шампанского и два бокала. На одном, кажется, виднелись слабые следы помады. На секунду он прижался к этим следам губами…

— У вас началась новая жизнь?.. Поздравляю! Я тоже начну, пожалуй…

Бокалы Глеб вымыл, а бутылку отнес к мусоропроводу. Содержимое коробки честно поделил пополам, уложив свою половину в пакет.

— Чтоб не с пустыми руками… Да уж, обязательный пункт программы…

Ему вспомнилось слышанное однажды выражение. Тогда его покоробило, а теперь показалось удивительно подходящим.

— Кто девушку ужинает, тот ее и танцует, — продекламировал Глеб, глядя в зеркало. — Даже если ужин случается утром. Извини, Анджела, ты сама напросилась…

Он знал, что, скорее всего, уже завтра начнет себя ненавидеть, но с черной бурей внутри надо было что-то делать. Да и то, разве сейчас он себя не ненавидит? Вот и отлично. Чем хуже, тем лучше.

Вернувшиеся через час — полтора Мария Петровна и Сергей Валерьевич обнаружили прицепленную к зеркалу записку:

«Мама, папа! Решил, что лучшее средство от похмелья — это работа. Поехал на этюды. Буду вечером. Поздно. Глеб».

— Сереж, ты что-нибудь понял? — Мария Петровна пожала плечами. — На этюды он поехал? А этюдник в углу мне с недосыпу мерещится?

Ухо покалывало — так бывает, когда нога или рука затечет от неподвижности. Разве ухо можно отлежать? Но покалывает ощутимо.

Разлепив глаза, Босс увидел нависшую над ним оскаленную усатую морду… Глаза тут же закрылись — как по собственной воле. Что за глюки? Похмелье, что ли, такое страшное?