Рогнеда Волконская - Пианист из Риги

В Риге он имел успех, и это открыло ему новые горизонты. Сумасбродные девицы бросали на сцену цветы с записками. У него появились друзья из рядов «золотой молодежи». По ночам его вводили в душные салоны рижских аристократок, еще не успевших подчинить свой образ жизни экономному советскому рублю. Томная, тягучая музыка... Шампанское и старые запасы бордо... И женские руки опираются ему на плечи. Татьяна шепчет: «Какой ты красивый, Петер! Играй, играй, могучий славянин!» Эта женщина вошла в его жизнь, и он остался в Риге. Но ему не хватало денег, и от этого он страдал.

И тогда, как бог из машины, появился Айнар Зиргус, знакомый Татьяны. Зиргус по-своему оценил Ставинского: он сумеет пройти по металлической балке на десятиметровой высоте...

«...По балке всего-навсего семь метров и спустить на веревке в люк небольшой, но тяжелый пакет... О, это совсем не опасно, Петер, ты же такой ловкий, такой сильный! Я тебе укажу место, откуда ты залезешь на балку, тебя никто не увидит», — убеждал его Зиргус.

И Ставинский согласился. Он нес впереди себя веревочный обруч, продетый под балкой, чтобы повиснуть на нем, если потеряет равновесие и сорвется. Вот когда ему пригодились гимнастические тренировки... Какое ему было дело, что и куда он опускает...

Утром по городу поползли слухи о взрыве на электростанции. А вечером концерт был отменен — не было света. Но зато были деньги, много денег.

Ужинали при свечах, вставленных в серебряные канделябры. О, это было романтично! В полумраке глаза Татьяны казались такими таинственными, притягивающими... Она неподвижно сидела на диване, утопая во множестве расшитых подушек. Отороченный кружевами пеньюар сполз с ее плотного круглого плеча...

Степенный, неторопливый, Зиргус подавлял Ставинского какой-то деловой сосредоточенностью, волевой собранностью, и это было странно для Ставинского: до этого он превыше всего ценил силу физическую. Он ни о чем не спрашивал Зиргуса, но догадывался, что за ним стоит какая-то еще неведомая ему сила.

А Зиргус знал, что Ставинский хочет денег. Много, непомерно много денег. И он умело использовал эту страсть.

...Загородная вилла. Ставинский и Зиргус в легковом автомобиле на перекрестке дорог. Фары потушены. Вот появился какой-то человек. Навстречу ему выходит Зиргус. Несколько резких движений — и человек падает ему на руки. Ставинский и Зиргус кладут его в машину. Полчаса бешеной гонки... «Куда?» — «Не спрашивай». Дорогу преграждает фигура с поднятой рукой. Скрежет тормозов...

«Мозги целые?» — суетится фигура. — «Целые, — смеется Зиргус. — Я его аккуратно взял».

Ставинский легко несет ученого по лесной тропинке. Приземистая сторожка, пропахшая табаком и хвоей...

И снова жизнь взахлеб. Об опасности он перестал думать. Он пребывал в состоянии странной эйфории, которая у нормального человека появляется разве только в состоянии опьянения. Ему казалось, что вместе с ним перемещается центр мироздания, что природа в его лице создала некий наблюдательный пункт, откуда ему предписывалось бесстрастно взирать на мелкую суету ничтожных в своей ординарности «картузников».

Война по-своему отрезвила Ставинского. Он сознавал все неудобства и опасность войны. Дождливое лето сорок первого года развезло дороги, и он угрюмо месил белорусскую грязь, отступая со своей частью, и уже вынашивал мысль перейти на сторону побеждавшего врага. А возможностей для этого было предостаточно.

Он преклонялся перед силой, и грохот немецких орудий манил его к себе, как пение гомеровских сирен...

«Нет, не будет в этой войне брусиловского прорыва, — злорадно думал он, — поэтому надо быть на стороне сильного...»

Жестокая бомбежка на переправе под Смоленском прервала его колебания. Перед первым встреченным немецким офицером он предстал во всеоружии своего артистического обаяния и постарался выглядеть бодрым, молодцеватым и бесстрашным.

— Я сам пришел к вам, потому что сила — это красиво! — он умышленно ударился в пафос.

Офицер с любопытством посмотрел на ладно сложенного русского, и его губы растянулись в неопределенной усмешке.

— В русских стрелять хочешь? Отвечай! Ну! — офицер медленно обошел вокруг Ставинского, бесцеремонно и пренебрежительно рассматривая его.

Ставинскому вдруг стало не по себе: в этом вопросе обнажалась вся сущность его поступка; он понял, что, размышляя о сдаче в плен, ни разу не спросил себя: ты готов убивать своих? Кроме того, его оскорбил грубый тон офицера, который, по-видимому, нисколько не обрадовался тому, что вот к нему пожаловал он, Ставинский. Как-то не так он представлял свою первую встречу с немцами. Он инстинктивно почувствовал, что если сейчас в чем-то не потрафит офицеру, — быть беде.

— Буду стрелять! Буду делать все для победы немецкого оружия. Затем и пришел... — Ставинский держал руки по швам, как бы считая себя уже приступившим к обязанностям немецкого военнослужащего.

Черно-белая рябь клавишей отодвигалась далеко-далеко, куда-то за черту представимого...

— Откуда знаешь немецкий? — спросил офицер, приняв этот рапорт. Ставинский ответил...

Весь день Зиргуса волновало неожиданное приглашение на переговоры с Харьковом. Телеграмму принесли утром, разговор назначался на шесть вечера.

Кто его вызывает? Кроме Ставинского — некому. А может быть, это Гунар, шурин? Он шахматист и разъезжает по разным городам. «Но он же знает мой домашний телефон».

На всякий случай Зиргус позвонил на квартиру Гунара, чтобы узнать, куда тот поехал. Но Гунар оказался дома.

«Нечего ломать голову... Это Ставинский, — решил Зиргус. — Что ему нужно? Попросит денег? Но я же ему сказал, что со старым давно покончил. Ну, мелочишку, так и быть, подброшу по старой дружбе. Сколько я его не видел? Наверное, лет пять... Да, около этого».

Зиргус вспомнил, как однажды летним вечером он возвращался домой. На лестничной площадке первого этажа ему преградил дорогу какой-то мужчина.

— Айнар? — услышал он радостно-возбужденный возглас.

— Да, Айнар, — озадаченно ответил Зиргус. — Что вам угодно?

— Не узнаешь? — незнакомец улыбнулся.

— Ставинский! — шепотом сказал Зиргус.

— Он самый. Как поживаешь? Как твое «веселибе» [1] Веселибе — здоровье (латышск.) ? Не ждал?

Зиргус пригласил Ставинского в квартиру.

— Пить будешь? Мускат «Красный камень»...

— Можно.

Зиргус достал из буфета вино и рюмки. Они выпили.

Ставинский сказал, что приехал просто так, чтобы убить остаток отпуска, а заодно взглянуть на старого друга, и, как бы между прочим, дал понять, что мог бы, как в старое доброе время, кое в чем ему помочь. Дескать, у него сын учится в институте, мечтает о мотоцикле... Есть возможность завести некоторые нужные знакомства...