Агата Кристи - Кривой дом (сборник)

— В семьдесят семь лет?!

— Да. И женился на женщине двадцати четырех лет.

Я присвистнул.

— И что за женщина?

— Официантка из чайной. Вполне уважаемая молодая женщина, хорошенькая, но немного апатичная, очень тихая.

— Она и есть «очевидный факт»?

— Решайте сами,— сказал Тавернер.— Ей сейчас всего тридцать четыре года, а это опасный возраст. В доме живет молодой человек — учитель внуков. Он не был на войне —вроде у него больное сердце. Они дружат.

Старый и давно знакомый шаблон. Отец подчеркнул, что миссис Леонидас была весьма респектабельной. Много убийств совершается во имя респектабельности,

— Мышьяк?

— Нет. У нас еще нет сведений из лаборатории, но доктор думает, что это эзерин.

— Это необычно. Видимо, легко узнать, где он куплен.

— Его не покупали. Это лекарство Леонидаса. Глазные капли.

— Леонидас был болен диабетом,— пояснил отец.— Ему делали инъекции инсулина. Инсулин продается в маленьких бутылочках с резиновыми колпачками, шприц прокалывает колпачок и всасывает лекарство.

Дальше я догадался сам.

— И в бутылочке оказался не инсулин, а эзерин?

— Да.

— А кто делал ему уколы?

— Его жена.

Теперь я понял, что имела в виду Софья, а потом отец, когда говорили об «определенном» человеке!

— А семья ладит с нынешней миссис Леонидас?

— Нет, насколько я понял — они едва разговаривают.

Все казалось предельно ясным. Тем не менее инспектор Тавернер был явно недоволен.

— А что вам не нравится? — спросил я.

— Если это сделала она, мистер Чарльз, ей было очень легко заменить бутылочку другой. В самом деле, если она виновна, не могу представить себе, почему она не сделала этого.

— Вроде должна бы. А были еще бутылочки с инсулином?

— О да, и совершенно пустые. А если бы она вместо пузырька, в котором был эзерин, поставила бутылочку из-под инсулина, доктор ничего бы не узнал. Очень мало данных о том, как распознавать эзерин в случае отравления. А так он взял пробу на инсулин (хотел проверить, не ввели ли слишком большую дозу), а это оказался вовсе не инсулин.

— Итак, эта миссис Леонидас или очень глупа, или, возможно, наоборот, очень умна.

— В каком смысле?

— Может быть, она и рассчитывала на то, что вы придете именно к такому выводу: никто бы не поступил так глупо. А есть еще кто-нибудь, кого вы подозреваете? Например, кто-то из членов семьи?

— Практически любой из семьи мог сделать это,— сказал отец.— В доме всегда был большой запас инсулина, по крайней мере на две недели. В одну из бутылочек могли налить эзерин и поставить ее на место, зная, что придет время — и бутылочку используют.

— И все имели доступ к лекарствам?

— Они не запирались: стояли на специальной полочке в аптечке, в ванной комнате.

— А повод для убийства?

Отец вздохнул.

— Дорогой Чарльз, Аристид Леонидас был безмерно богат. Он передал большую часть наследства семье, но, может быть, кому-то из них показалось мало.

— Больше всех деньги нужны его жене. У этого молодого человека есть деньги?

— Нет, он беден как церковная мышь.

«Мышь!» — я вспомнил Софью и детские стишки, которые она цитировала:

Я обратился к Тавернеру:

— Что вы думаете о миссис Леонидас?

— Трудно сказать, Она не так-то проста. Очень спокойная, говорит мало, о чем думает — неизвестно. Она напоминает мне кошку. Я совсем не против кошек, как раз с кошками все в порядке...— Он вздохнул.— Нам нужны улики...

Да, подумал я, всем нужны улики, доказывающие что миссис Леонидас отравила мужа. И мне, и Софье, и инспектору Тавернеру. Тогда все будет хорошо!

Но ни я, ни Софья, ни инспектор не были уверены...

На следующий день мы с инспектором отправились в Свпклн Дин.

У меня было довольно странное положение. Правда, в самом начале войны я был связан со спецотделом Скотланд-Ярда, и это давало мне официальное право на участие в расследовании.

Отец сказал:

— Для того чтобы раскрыть это преступление, нам необходима информация изнутри. Мы должны узнать все об обитателях этого дома. И именно ты можешь Нам помочь.

Мне это не понравилось.

— Я должен стать полицейским шпионом? Я должен получать информацию от Софьи, которую люблю и которая, как я надеюсь, любит меня и доверяет мне?

Старик очень рассердился.

— Ради Бога, оставь эту банальную точку зрения. Надеюсь, ты не думаешь, что твоя приятельница убила своего дедушку?

— Конечно нет!

Очень хорошо. Мы тоже не думаем этого. Она долго отсутствовала и всегда была с ним в самых лучших .отношениях. У нее солидный годовой доход, и, я думаю, дед был бы счастлив узнать, что она .выходит за тебя замуж. .Он бы, наверное, сделал ей царский подарок. Ее мы не подозреваем. Но ты должен учесть одно. Если не выяснить все до конца, эта девушка не выйдет за тебя;.ты и сам это знаешь. И еще одно. Преступления такого рода зачастую остаются нераскрытыми. Мы можем подозревать/что жена Леонидаса и ее Поклонник были соучастниками убийства, но это надо доказать. И если у нас не будет достаточных улик против нее, опасное сомнение останется навсегда. Ты понимаешь?

Да, я понимал.

— Почему бы прямо не сказать ей об этом?

— Ты имеешь в виду Софью?..

— Да, да! Я не прошу, чтобы ты тайком втерся к ней в доверие. Нет. Узнай только, что она думает по этому поводу.

И вот на следующий день мы поехали в Свикли Дин.

Дом был очень странной архитектуры. Коттедж, то есть обычный сельский дом, разросшийся, однако, свыше всякой меры. Ресторатору из Греции он, должно быть, казался английским, но на самом деле был просто уродлив.

Из дома вышла Софья. Увидев меня, она застыла на, месте.

— Вы?!

— Софья, мне надо поговорить с вами. Где бы мы могли уединиться?

Она провела меня в сад, и мы уселись на скамью.

— Ну? — спросила Софья не очень дружелюбно.

Я рассказал ей все.

Она внимательно слушала и, когда я кончил говорить, ‘тяжело вздохнула..

— Ваш отец — очень умный человек.

— Мне самому эта его идея показалась дикой...

— Нет, идея хорошая. Это единственное, что может помочь. Ваш отец, Чарльз, понимает, что я, чувствую и думаю, лучше вас. Мне необходимо узнать правду, необходимо,— сказала она страстно.

— Ради нас? Но, дорогая...

— Не только ради нас, Чарльз, но и ради собственного спокойствия. Понимаете, Чарльз, я не сказала вам вчера, но... я боюсь.