Агата Кристи - Кривой дом (сборник)

Софья покачала головой.

— Сегодня дверь не держали открытой. Слишком холодно.

— Вы случайно не знаете, что делали утром остальные члены семьи, где каждый из них был в это время?

— Я была на прогулке, Юстас и Жозефина делали уроки до половины первого. В половине одиннадцатого у них был перерыв. Отец, я думаю, все утро провел в библиотеке.

— А ваша мама?

— Она как раз выходила из спальни, когда я вернулась с прогулки. Это было в начале первого. Она поздно встает.

Мы направились в дом. Я последовал за Софьей в библиотеку. Филипп, бледный и осунувшийся, сидел на своем обычном месте за столом. Магда, свернувшись у его колен, тихо плакала.

Софья спросила, звонили ли из больницы.

Филипп отрицательно покачал головой. Магда зарыдала.

— Почему мне не позволяли поехать с ней? Мое дитя, мое забавное, уродливое дитя! А я еще называла ее подкидышем, и она злилась! Как я могла быть такой жестокой? А теперь она умрет.

— Успокойся, дорогая,— сказал Филипп.

Я почувствовал себя лишним и тихо вышел. На кухне плакала Нэнни.

— Это меня Бог наказал, мистер Чарльз, за мои мысли.

Я не стал вдумываться в значение ее слов.

— В этом доме завелось зло. Я не хотела верить этому, но теперь вижу. Кто-то убил хозяина, а теперь пытался убить Жозефину.

— А зачем ему надо было убивать Жозефину?

Нэнни отняла от лица носовой платок и бросила на меня проницательный взгляд.

— Вы сами хорошо знаете, мистер Чарльз, что это был за ребенок. Ей нравилось все знать. Совсем еще крошкой она пряталась под столом и подслушивала разговоры служанок, а потом запугивала их. Понимаете, хозяйка не очень любила ее. Жозефина всегда была очень некрасива, не такая, как остальные дети. Хозяйка виновата в том, что Жозефина стала злой. А теперь, когда в доме убийца, очень опасно заниматься подсматриванием и подслушиванием.

Да, это было опасно. И я спросил Нэнни:

— Вы не знаете, где она хранит свою черную записную книжку?

— Нет, не знаю.

— Когда ее нашли, книжки при ней не было?.

— Нет.

Взял ли кто-нибудь эту книжку, или она спрятала ее в своей комнате? Я решил проверить, но не знал, где комната Жозефины, а пока стоял в коридоре, раздумывая, услышал голос Тавернера:

— Я в ее комнате, входите же! Вы когда-нибудь видели что-либо подобное?

Я переступил порог и замер.

Было похоже, что по этой комнате пронесся ураган. Все ящики были выдвинуты, а их содержимое разбросано по полу. Кровать разворочена, ковры перевернуты, стулья опрокинуты, фотографии вынуты из рамок.

— Бог мой! — воскликнул я.— Сразу видно — что-то искали. Но все это невозможно проделать, чтобы не услышали и не увидели остальные обитатели дома.

— Почему невозможно? Миссис Леонидас проводит все утро в своей спальне, делает маникюр, выбирает туалет, звонит по телефону. Филипп занимается в библиотеке, нянька — на кухне. В доме, где каждый знает привычки друг друга, это несложно. Если хотите, любой обитатель дома мог устроить ловушку для ребенка и обыскать ее комнату. Правда, этот человек очень торопился.

— Так уж и любой?

— Да, я проверил. И Филипп, и Магда, и нянька, и даже ваша невеста. Бренда почти все время одна. У Лоуренса и Юстаса был получасовой перерыв. Мисс де Хэ-виленд была в саду, тоже одна. Роджер — в своем кабинете.

— Только Клеменс была в Лондоне.

— Нет, она оставалась дома из-за головной боли. Любой мог это сделать, будь они неладны, но к понятия не имею, кто именно. Что они искали?

Он еще раз окинул комнату взглядом. Что-то зашевелилось в моей памяти.

— Что она делала, когда вы ее видели в последний раз?

И тут я вспомнил.

— Подождите! — Я опрометью выскочил из комнаты и побежал на чердак. Жозефина сказала, что производила там «розыск». Вероятно, она прятала там то, что боялась хранить в своей комнате.

Через три минуты я нашел то, что искал,— пачку писем, завернутых в порванную коричневую бумагу. Я прочел первое письмо.

«О, Лоуренс, дорогой мой, любимый мой... Когда я вчера читала стихи, то была счастлива. Я знала, что они предназначались мне, хотя вы и не смотрели в мою сторону. Аристид сказал: „Вы хорошо читаете . Он не догадался, что мы оба переживаем. Дорогой мой, я уверена, что скоро все будет хорошо. Мы будем рады, что он ничего не узнал и умер спокойно. Он был очень добр ко мне, и я не хочу, чтобы он страдал. Но я не думаю, что после восьмидесяти лет интересно жить. Я бы не хотела. Скоро мы будем навсегда вместе. Как чудесно будет, когда я сумею назвать вас моим, дорогим мужем. Любимый мой, мы созданы друг для друга. Я люблю вас, люблю, люблю. Я не вижу конца нашей любви, она будет вечной...»

Там было еще очень много написано, но мне не захотелось читать дальше. Я спустился вниз в отвратительном настроении и передал письма Тавернеру.

— Возможно, наш неизвестный друг искал именно это.

Тавернер прочел несколько строк, свистнул и поглядел на меня, как кот, наевшийся вкусных сливок.

— Ну,— сказал он,— песенка миссис Бренды спета. И Лоуренса — тоже. Так это все-таки были они...

Теперь, когда я оглядываюсь назад, мне странно вспоминать, что вся моя жалость и симпатия к Бренде мгновенно исчезли, как только я нашел эти письма. Может быть, пострадало мое самолюбие, когда я узнал, что она лгала мое и любит Лоуренса? Не знаю. Я не психолог. Предпочитаю думать, что меня мучили мысли о Жозефине.

— Теперь ясно, что ловушку подстроил Браун,—-сказал Тавернер.— Письма каким-то образом оказались у девчонки. И ему необходимо было отобрать их у нее. Даже если она станет болтать, ей без писем никто не поверит. Но он не мог их найти. Тогда осталось одно—-убрать ее. Он знал, что она любит играть в заброшенном дворике. Идеальным было дождаться ее прихода за дверью и ударить кочергой или другим тяжелым предметом. Там их было полно. Казалось бы, зачем возиться с мраморным львом, который может и не попасть в.нее, а если и попадет, может н не убить, как и случилось. Я спрашиваю, зачем?

— Ну и каков ответ?.

— Сначала я думал, что кто-то обеспечивал себе алиби, но потом оказалось, что ни. у кого его нет. Кроме того, все равно кто-то нашел бы девчонку, увидел кусок мрамора и понял, как было совершено покушение. Если бы убийца отнес мрамор на место, я бы не знал, что и думать.

— А как вы это теперь объясняете?

— Вы помните идиосинкразию Брауна? Он не терпит насилия — из-за этого и не воевал. Он просто не мог ударить ее по голове, но мог подстроить ловушку и уйти, чтобы не видеть, как все произойдет.

— Понимаю,— сказал я.— Это то же, что эзерин в пузырьке из-под инсулина.

— Именно.

— Вы думаете, Бренда не знала об этом?

— Думаю, что нет. Только этим можно объяснить тот факт, что она не выбросила бутылочку. Конечно, они могли это придумать вместе — легкая смерть для ее усталого, старого мужа — и все к лучшему в этом лучшем из миров. Но я готов спорить, что к покушению на Жозефину она не имела никакого отношения. Женщины, как правило, не очень верят во всякие чисто механические действия. И они правы. Это не наверняка. Видимо, эзерин был ее идеей, а все остальное придумывал он. Бренда из тех людей, кто избегает действовать напрямую, поэтому у них совесть спокойна. Я думаю, эти письма помогут нам завершить следствие. А потом, если ребенок поправится, все будет великолепно. Интересно, как чувствует себя человек, который скоро вступит в брак с миллионом фунтов стерлингов?