Картер Браун - Дом колдовства [сборник]

Я включил вентилятор, валил в стакан воды и побрызгал на Джокера. Понемногу он стал приходить в себя, но еще не собрался с силами,

Я сказал:

— Сейчас мы с вами кое-куда поедем. Сегодня мы заодно. Вы.— мой партнер.

Он сидел на полу, привалившись к креслу. Потрогал затылок своей огромной ручищей и с удивлением увидев на ней пятна крови, он злобно взглянул на меня и сказал:

— Ах ты, чертов, вонючий...

Я перегнулся через кресло и снова стукнул его по макушке.

Не стану описывать, что было дальше, но, когда я вышел из комнаты, Джокер покорно пошел рядом. Все это . было по-зверски, жестоко, не спорю, но это было одним из тех тонких волосков, на которых висела моя жизнь.

Мы подошли к машине, сели, я еще раз стукнул Джокера. В городе я подъехал к своему отелю со стороны переулка и забросил Джокера в свой номер через окно. Все это кажется простым лишь на словах, а вы попробуйте одним махом бросить через окно три мешка цемента. Все это я сделал. Потом отъехал на несколько кварталов, оставил машину и вернулся в отель пешком. Пробравшись в номер тоже через окно, я его закрыл, задернул занавеску и взглянул на Джокера, который все еще был без сознания.

О, со временем он оправится, и все будет о’кей — если останется жив. На это у него были шансы, правда, незначительные. Однако это уже зависело не от меня. Это зависело от того, что сделает Винченте Торелли после того, как Джокер позвонит ему и объяснит, где он находится и где черный чемоданчик. Возможно, мне придется стукнуть его еще раз-другой, но я должен натаскать его в том, что именно ему следует сказать Торелли. И я добьюсь от него полного послушания.

Это было довольно сложно, но теперь все подготовлено. По крайней мере, сцена готова: можно было начинать представление. Однако я все еще тренировал Джокера.

Он уже добровольно сообщил мне разные подробности, например, о том, что он делал после нашей стычки в ресторане. Я хотел знать все, чтобы свести к минимуму возможность неудачи. Я узнал, что после нашей драки днем он позвонил Торелли, и тот велел ему следить за моим -номером в отеле «Лас Америкас»: не появлюсь ли я и что буду делать дальше. Этот же приказ получили другие бандиты. Джокер слышал, что интересующие Торелли документы, возможно, находятся у меня или что я знаю, где они спрятаны. Поэтому не случайно бандит на острове следил за мной в бинокль и, основываясь на моих действиях, сделал вывод, который показался ему логичным.

Пока Джокер не позвонил Торелли из отеля «Дель Мар», я не знал, остались ли его молодчики на островах, раскапывая их в поисках документов. Теперь же, после его звонка, я знал, что все это время они именно этим и занимались. Однако мне было неизвестно, продолжают Ли они и сейчас свои поиски. Если да, что вполне вероятно, ибо Торелли не успокоится, пока черный чемоданчик не будет у него в руках, то они могут откопать этот клад еще до завершения моего розыгрыша, в таком случае я напрасно потеряю массу времени и вся моя энергия пропадет даром.

Розыгрыш Торелли начался с того, что Джокер позвонил ему по телефону. Если отбросить всякие детали, то по существу Джокер сделал следующее: буквально следуя моим указаниям и даже не понимая, что происходит, он сообщил Торелли, будто видел, как я вышел из белой моторной лодки на пустынный берег, притом не один, а с красивой девушкой. Джокер напал на меня, избил до потери сознания и захватил черный чемоданчик, который я нес В руках. Сейчас Джокер в городе и готов продать Торелли документы всего за один миллион долларов. Торелли ответил, что он подумает. Джокер, естественно, не сказал, откуда он звонит, а вместо этого обещал снова связаться с Торелли через час, и, если тот подготовит ему миллион долларов, Джокер передаст ему чемоданчик.

Тогда я сыграл над Джокером подлую шутку. Подождав пять минут, я сам позвонил Торелли и рассказал то же, что говорил Джокер, только, разумеется, со своей точки зрения. Я добавил гневно, что выследил Джокера» и сообщил, где он сейчас скрывается: назвал улицу, отель, номер, переулок, куда выходит окно номера. Словом, все. Я подбросил еще кучу всякой чепухи, например, что только теперь узнал от Джокера, кто его босс, и что, поскольку, как я теперь знаю, это сам великий Винченте Торелли, я не хочу больше иметь хоть какое-то отношение к черному чемоданчику... Поэтому я сообщаю ему не только место, где находится Джокер, но и где документы, и надеюсь, что взамен он согласится заключить со мной мир. Я много наговорил в этом духе, и Торелли сказал, что, если я действительно отдам ему эти бумаги, между нами не будет больше никаких неприятностей. Мне хотелось ему верить.

После этого я сделал последние приготовления. Положил черный чемоданчик на кровать, откуда он был бы виден первому же вошедшему в номер, подтащил единственный стул к окну и повернул его спиной к переулку. Я поднял штору, но оставил нетронутыми занавески, потом открыл окно, вылез через него в переулок и заглянул в комнату. Занавески были как раз нужной плотности— я видел сквозь чих очертания стула, но никаких подробностей ясно различить не мог. Я влез обратно в окно, запер его и поправил занавески, оставив штору наверху..

В комнате в правом углу, если смотреть от двери, был маленький чуланчик. Я открыл его и убедился, что дверь не скрипит. Это мне и было нужно: дверь не должна скрипнуть, когда я войду в .чуланчик и закрою ее за собой.

Джокер сидел на полу: мне опять пришлось его стукнуть, и на голове у него было немного крови.

— Сядьте на стул, Джокер! — сказал я.

Он покорно поднялся и плюхнулся на стул, спиной к окну. Жестко и отчетливо я сказал:

— А теперь, Джокер, слушайте внимательно и запоминайте.

Он повернул голову и тупо уставился на меня.

— Когда я щелкну пальцем,— сказал я,— вы встанете и подойдете к двери, а потом пойдете обратно и сядете на стул.

Он провел языком по губам, вряд ли понимая, что происходит: он находился как бы в тумане. Я подождал, пока мри слова дойдут до него, потом щелкнул пальцами. Джокер поднялся, пошел, пошатываясь, к двери, вернулся и снова сел на стул. Я все время держал наготове пистолет, но это, в сущности, было излишне.

Мне было, тяжело смотреть на него. И меня тошнило от того способа, который я вынужден был применить, чтобы довести его до нынешнего состояния. Глядя сейчас на этого усмиренного быка, я почти забыл, что, будь у него возможность, он бы через неделю или месяц сбивал бы с ног какого-нибудь конкурента или разбивал бы кого-нибудь в лепешку, убирая лишнего свидетеля. К тому же я хотел жить: древний, первобытный инстинкт самосохранения так же силен во мне, как и в любом другом. Джокер сам избрал себе свой жизненный путь насилия и жестокости, который, как он, должно быть, и сам ожидал, мог привести к насильственному концу. Не я вложил ему в руки оружие. Кроме того, эта вошь не должна была кидать меня в океан.