Валерий Шарапов - Тревожная весна 45-го

Корешам из банды действительно не было дела до примет и суеверий. На столе лежала очень приличная сумма. А если учесть, что барыга должен был заплатить еще четыре раза по столько же… В общем, в ближайшие год-полтора банда могла позабыть о рисковых налетах и преспокойно жить на широкую ногу.

– Не скаредничал? – любопытствовал Матвей.

– Пару раз пытался сбить цену, но я стоял на своем. Мы и так прилично отступили.

– Верняк…

– Как самочувствие, Сашок? – спросил Казимир малого.

Тот вместе со всеми крутился в комнате. На голове белела свежая повязка, но судя по улыбке и румянцу на щеках, дело шло к поправке.

– Баш [44] Баш – голова. малеха гудит; в ногах слабость – долго шариться не могу. А в остальном – порядок, – бодро отрапортовал он.

– Тогда поможешь Гордею.

– А чего надо?

– Гуляем сегодня, – благодушно распорядился главарь.

Решение еще больше распалило народ: комната наполнилась радостным галдежом.

Казимир собрал пачки, завернул их в газету и передал сверток Матвею – надежному хранителю общака.

– Пойду прилягу. Голова что-то побаливает, – сказал он. – Буди, когда к столу позовут.

Обвязывая сверток бечевкой, Матвей кивнул:

– Отдыхай. Разбудим.

Закрыв за собой дверь в дальней комнате, Казимир сбросил верхнюю одежду и завалился на кровать. Он любил это помещение в закутке на первом этаже большого деревянного дома.

Единственное низкое оконце выходило на задний двор участка, густо засаженный плодовыми деревцами. Благодаря удаленности от залы и сеней в комнатушке всегда было тихо. Из обстановки в ней была удобная кровать, узкий платяной шкаф и маленький столик под окном.

Сон не шел, а насчет головной боли он приврал – просто хотелось побыть наедине со своими мыслями.

Последние три дня были чересчур насыщенными. Требовалось обмозговать детали. Тем более что Казимиру приходилось изворачиваться и хитрить не только с ушлыми операми из МУРа, но и со своими кровными дружками.

Что ни говори, а пребывание в банде и многолетнее хождение по лезвию бритвы не стало его призванием. Роскошно жить и рисковать он любил, пулям не кланялся, за спинами товарищей не прятался. Одним словом, был примерным главарем настоящей банды. Но когда получил от сына первую весточку с фронта, впервые стал задумываться и задавать себе странные вопросы. Не пора ли завязать с уркаганской жизнью? Не хватит ли сеять вокруг себя зло?

В какой-то момент он понял, что может потерять на войне сына. Может остаться совсем один. Тогда он по-настоящему испугался. Ему пришлось бы до конца жизни делить радости и невзгоды с горсткой воров, убийц и прочего отребья. Этого он никак не хотел.

Напротив, ему вдруг захотелось спокойствия, семейного тепла и возможности просчитать свою жизнь хотя бы на месяц вперед.

В банде ничего этого Квилецкий не имел.

Сложно сказать, сколько он проспал. Вначале лежал на спине, закинув руки за голову. Смотрел в серый потолок, вспоминал, размышлял, планировал и… не заметил, как отключился.

Проснулся от шума и встревоженного голоса.

– Беда, Казимир! – ввалился в комнату Матвей. – Беда! Вставай!

– Что случилось?

– Ершей захомутали.

Квилецкий натурально подпрыгнул, словно старый уркаган харкнул в него ядом.

– Как захомутали? Когда?

– Илюха только что прибыл. Говорит: самолично видел, как Ерша на Петровку привезли.

Главарь быстро натянул брюки, застегнул ремень, накинул рубаху и босиком выскочил в коридор.

Илюха сидел на краю длинной лавки и распутывал затянутый на шнурках узел. Темные волосы на голове были влажными, грудь ходила ходуном.

– Ты давно вернулся? Когда Ершей видел? – стал его пытать Казимир.

– Только что с Петровки… пешком… – отвечал Илюха. – Я напротив «воздух нюхал», ждал Старцева и того… второго мясника. А тут подкатывают две черные машины. Двери главного входа отворяются, и легавые выводят на улицу Ершей – сначала младшего, за ним старшего. У обоих на руках манелы [45] Манелы – кандалы, наручники. , морды опущены.

Стол был почти накрыт. Главарь опустился на стул, взял откупоренную бутылку водки, приложился к горлышку. Шумно выдохнул:

– Куда их повезли?

– Не знаю, – пожал плечами татарчонок. – Машины по Петровке поехали в сторону центра.

– Видать, ночью повязали, – кашлянул Матвей. – До обеда допрашивали на пчельнике [46] На пчельнике – в угрозыске. , а опосля на Лубянку отправили в «чрезвычайку».

– Смотри, как легаши за нас взялись! – проворчал кто-то из корешей.

Другой поддержал:

– И ведь не блины пекли [47] Блины печь – подделывать денежные купюры. , а ксивы рисовали.

– Кто ж теперь белое-черное [48] Белое-черное – документ на чужое имя. соорудит?

– А завод? [49] Завод – место, где фабрикуются фальшивые деньги, документы. – волновался дед Гордей. – Завод-то накрыли али как?

– Этого не скажу, – качал вихрами Илюха. – Не знаю…

Квилецкий молчал. Со стороны казалось, будто хлебнув на пустой желудок водки, он быстро захмелел и отключился. Однако это было не так.

Брякнувшая о столешницу бутылка заставила всех замолчать. В установившейся тишине главарь произнес спокойным и совершенно трезвым голосом:

– О хате в Марьиной Роще Ерши не знают, так что сидим ровно. Младший никого из наших не видел. Со старшим встречались трое: я, Матвей и Боцман. Последнего уже закопали. Значит, нужно держать фасон [50] Держать фасон – вести себя достойно, гордо. .

Матвей подвинул свой стул поближе.

– Фасон, говоришь? Это дело. И что ты предлагаешь?

– Нанести упреждающий удар.

– Вот это мне по нраву, – заулыбался пожилой уркаган. – Давай подробнее.

– Сашок, подойди ближе, – приказал главарь.

Малой послушно сел напротив.

– Матвей и ты, Сашок, – поочередно посмотрел в глаза корешам Квилецкий. – Вы знаете в лицо двух мясников – Старцева и его дружка Александра. К тому же видели бабу, с которой второй рисует дружбу. Верно?

– Само собой, – закивал Матвей.

Сашок подтвердил:

– При встрече в переулке узнал бы.

– Вот и отлично. Тогда слушайте сюда…

Москва

14 июля 1945 года

Отец и сын Ершовы были раздавлены происходящим. И если у Евгения Пантелеевича, когда он прощался с супругой Изольдой Сергеевной, лишь едва заметно тряслись руки, то сынок Борис откровенно плакал.

Покончив с арестом Ершовых, Старцев оставил для производства обыска в квартире Егорова, Баранца и Кима. Строго наказал им приглядывать за Изольдой Сергеевной и ее дочерью Елизаветой, чтобы те не подходили к телефонному аппарату и никому не звонили.