Сергей Ермаков - Охотник на отморозков

Пугать одинокого Барина револьвером Шершень не счел нужным, он убрал его в карман дубленки, толкнул дверь и увидел направленное в него из-за стола дуло автомата. Шершень лишь увидел ухмыляющуюся морду и плечи, покрытые погонами майора. В это время во всей квартире погас свет, яркий луч из-за стола блеснул Шершню в лицо, ослепив, а после этого мгновенный удар в затылок чем-то тяжелым сбил его с ног.

Очнулся он оттого, что кто-то плеснул ему в лицо холодную воду. Шершень приподнял голову, с трудом открыл глаза и увидел серую стену. Ледяные струи стекали по лицу на одежду, он сидел на стуле, прикованный наручниками сзади к стулу. Голова раскалывалась, болело все тело, видимо его долго пинали, после того как вырубили. Справа кто-то сидел и громко дышал. Шершень повернул голову и увидел за столом ухмыляющееся широкое лицо с окладистой бородой.

— Узнал? — спросил бородач.

— Узнал, — ответил Шершень.

— Ну, и кто я? — спросил борода с улыбкой.

— Дед Мороз, — ответил Шершень.

— Ты, сука, — завопил откуда-то сзади голос Глушителя, — Барин, дай я его порву! За все порву суку!

— Заглохни, — добрым-добрым басом произнес Барин. — Это гость нашего города, а мы умеем принимать гостей.

— Да, уж умеете, — усмехнулся Шершень.

— Это если гости плохо себя ведут, — продолжил Барин, — мы их воспитываем. Ты зачем ко мне в дом полез?

— Хотел подарок под подушку положить к Новому году, — сказал Шершень.

— Так Новый год уже прошел, — ответил на это Барин.

— Вот и я так подумал, зачем тебе подарок, если Новый год прошел? — сказал Шершень. — И не стал дарить.

— А зря, ведь подарить ты, наверное, хотел мне кассету, на которую Степана Петровича всякой фигни наговорить заставил?

Шершень промолчал.

— Что же ты, Чак Норрис доморощенный, так по-глупому попался? — продолжил свой допрос Барин. — Здесь тебе не Москва и не Питер, где человеку затеряться легко! Мне ведь сразу доложили, о том, что ты в кафе драку учинил. И как от кафе вместе с Пистоном отъехал тоже сразу отрапортовали. А потом на машине Пистона ты мимо поста ГИБДД проехал. Тоже доложили.

— Благодарю, что ты так интересуешься моей личной жизнью, — ответил Шершень, — приятно, когда директор комбината так следит за передвижениями гостей города. Но не нужно было так себя отягощать…

— Не паясничай, — приказал Барин, — я не твоей личной жизнью интересуюсь, а своей безопасностью. Таких, как ты дураков хватает, и я давно уже научился себя от них ограждать. Потому я и богатый, что на десять ходов вперед вижу. Когда ты еще только думаешь, я уже знаю, что ты будешь делать. И когда вдруг Глушитель в гости напрашивается в субботу, хотя знает, что я этого не люблю, то я сразу думаю, что что-то здесь не так. Прокол у тебя вышел, мальчик. Кстати, кроме паспорта у тебя в карманах никаких документов мы не нашли. Ты кто вообще?

— Я человек, — ответил Шершень.

— Ты говно, — вставил Глушитель.

— Цыц, — приказал Барин, — что ты не верблюд, я вижу. Зачем к нам в город приехал?

— К другу на свадьбу, — ответил Шершень.

— Что же ты не на свадьбе гулял, а безобразничать начал?

— Жених на кладбище оказался по вашей милости.

— Так уж таки и по моей? — неподдельно удивился Барин. — Люди рождаются и умирают когда им богом положено. Я пока что не бог. Так что, твои наговоры напрасны. А где ты так драться намастрячился?

— В кружке мягкой игрушки, — ответил Шершень.

— Ха-ха — ха, шутник, — загоготал Барин, — люблю шутников. Особенно когда шутят перед смертью. А работаешь где?

— Какая разница? — спросил Шершень. — Это к делу не относится!

— Нет, относится, — голос Барина приобрел стальные нотки, — если ты мент или ФСБешник к нам специально засланный, то один разговор. А если просто дурак в эти разборки ввязался, то другой разговор. Хотя и на просто дурака ты не похож, и для профессионала действуешь глупо. Так что колись, кто ты, раз уж попался.

— Кто бы я ни был, я уже много знаю про ваши дела тут, — ответил Шершень.

— Знаешь, то ты много, в этом-то как раз твоя беда, — добро-добро опять пропел Барин, — а не вина, а кто много знает, тот долго не живет. Вот в чем дело.

— Как Денис Шарандо, — подсказал Шершень, — он тоже много знал.

— А что Денис? — пожал Барин могучими плечами. — Не повезло парню, пошел вечером по парку с работы и его зарезали. Я ему говорил, не ходи по парку, там шушеры много отирается. А он пошел.

— У меня есть другой вариант происшедшего, — сказал Шершень.

— Это то, что тебе Глушитель наговорил на кассету? Так это он со страху наплел. Ты же его мучил, избивал и заставлял повторять свои глупые фантазии ни на чем не основанные, кроме твоих же домыслов? Говорит, что ты его в реке голого держал?

— Держал, — согласился Шершень.

— Нехорошо это, не по-человечески, — назидательно произнес Барин, — кстати, кассетку мы у тебя изъяли из кармана. Сейчас и послушаем. Мне самому интересно, чего там Степа наболтал со страху?

Барин едва заметно повернул свою большую голову в сторону Глушителя и негромко приказал:

— Сгоняй-ка к майору за магнитофоном.

Глушитель громко затопал, скрипнул и хлопнул дверью. Барин в это время молчал и потирал большой ладонью вспотевший лоб. Степа вернулся секунд через тридцать с раздолбанным магнитофоном-«балалайкой».

— Это что еще за развалюха? — удивился Барин. — Аппаратуры что ли получше не мог найти?

— Это майор из вещдоков взял, — объяснил Глушитель, — у них в милиции вообще нет магнитофона. Что есть, то и дали нам.

— Придется им на следующей неделе прикупить парочку, — по-царски произнес Барин, — за хорошую работу. Ставь кассету, Степа, послушаем чего ты там наблеял.

Глушитель подключился в сеть, потом долго возился с магнитофоном, не знал, как включить и наконец раздалось шипение пленки и неожиданно раздалась бодрая музыка:

— Там-там-там, тру-лю-лю, там-там-там, тру-лю-лю, — это было вступление и детские голоса запели, — вместе весело шагать по просторам, по просторам, по просторам, и конечно, припевать лучше хором, лучше хором, лучше хором…

— Это что? — спросил удивленный Барин.

— Не знаю, — сказал Степа, — я этого не пел. Это не я. Я пел, Таганка все ночи полные огня…

— Ты что там еще и пел? — еще больше изумился Барин. — Ну, Степа, кажись, тебя он очень сильно ударил.

Только сейчас Шершень заметил, что голова Глушителя перебинтована белой марлей, как в песне: «Голова обвязана, кровь на рукаве».

— Надо перемотать, сказал Глушитель, — может дальше записано.

Он перемотал и снова включил. Дети запели:

— Дважды два четыре, дважды два четыре, это всем известно в целом мире…

— Это ты что ли Степа такие песни на даче слушаешь? — раздосадовано спросил Барин. — Что это за херня?