Рашид Кешоков - По следам карабаира

- Вот не ожидал, так не ожидал! - разулыбался Дараев, когда дверь захлопнулась за Дыбаговым. - Это все благодаря тебе, Жунид!

- Брось, - улыбнулся Шукаев, - случай помог, а не я. Вот что, Вадим, забирай-ка документы, чемодан с вещами и - к Кондареву. Пусть только Ок подпишет свои показания, я их оформил уже…

Пока Дараев был у Кондарева, Жунид допросил Хахана Зафесова, прибывшего по его вызову из аула Дейхаг. В прошлом конокрад и абрек, шестидесятилетний Хахан Зафесов, имя которого гремело от Кубани до Терека, добрую половину своей бурной жизни просидел за решеткой. Сидел при царизме и при советской власти. Последние десять лет после освобождения он жил как будто тихо и не был замешан (а может быть, просто не попадался?) ни в одном деле. Однако, изучая его биографию по документам регбюро, Жунид почему-то пришел к твердому убеждению, что Хахан не оставил прежних связей. Старик нигде не работал, занимаясь своим небольшим садом и огородом, жил одиноко, но иногда односельчане видели в его сакле свет и слышали голоса, хотя из аульчан к Хахану никто не ходил. Видно, старые дружки не забывали прежнего вожака.

С Зафесовым Жунид познакомился год назад, будучи в командировке. Зная о его прошлом, расспрашивал бывшего конокрада об известных тому способах угона лошадей и скота. На эту тему старик говорил охотно. Глаза его загорались, узловатые руки с длинными, тонкими, как у скрипача, пальцами подрагивали от возбуждения. Но, когда речь заходила об именах, Зафесов запирался на все замки, и выудить из него что-либо становилось абсолютно невозможно.

Теперь, во время допроса, Жунид прямо сказал бывшему абреку, что его «нейтралитет» еще мог быть объясним прежде, например, в годы гражданской войны, но сейчас, когда прошло столько лет и он, как видно, покончил с прошлым, молчание его нельзя истолковать иначе, как умысел, представляющий ощутимый вред для пролетарского государства.

Старик угрюмо засопел. Пожалуй, Жунид задел верную струнку.

После долгого, утомительного для Шукаева допроса Зафесов, наконец, сказал кое-что. По его словам, один из табунщиков конефермы, ранее привлекавшийся к уголовной ответственности за кражу лошадей, но скрывший во время допроса свою судимость, мог рассказать нечто существенное. Таким образом, сомнения Жунида относительно того, что табунщики говорят гораздо меньше, чем им известно, еще более укрепились. Особенно подозрительным казался ему Аскер Чич, которого он и вызвал на повторный допрос.

- А не темнит ли Хахан? - спросил вернувшийся Дараев.

- Вполне вероятно. Нужно, однако, найти способ заставить его разговориться.

В дверь постучали.

- Войдите.

На пороге показался пожилой адыгеец с крупными чертами лица и мясистым в прожилках носом. На грубом, словно вытесанном топором лице его беспокойно и трусливо бегали маленькие глазки, близко посаженные к переносице. Трудно было с первого взгляда сказать, что выражает его лицо. Тупость как будто и, пожалуй, страх.

Сняв овчинную папаху, он неловко поклонился и сел на предложенный ему стул.

- Аскер Чич. Коневод, которого я пригласил для повторного допроса. Работал в Чохраке табунщиком на конеферме, живет в ауле Насипхабль, - шепнул Жунид Вадиму. Тот молча кивнул и взял лист бумаги.

- Об ответственности за дачу ложных показаний вас предупреждали на первом допросе, - начал Жунид. - Но вы скрыли от следствия, что в прошлом имели судимость. Как вы это объясните?

- Зря судили. Нечестно судили, - на довольно сносном русском языке ответил табунщик. - Краснодар тогда Екатерингородом назывался. Полицей меня взял. В тот день война с японами начался.

- За что вас арестовали?

- В мой сарай кто-то краденый конь ставил.

- Кто ж это вам хотел коня подарить? - усмехнувшись, спросил Вадим Акимович.

Аскер Чич достал из кармана белую грязноватую тряпку и шумно высморкался.

- Хахан Зафесов. Мстить хотел. Раньше он крал у моего соседа жеребец, а я отнимал… в лесу отнимал…

- Вы не ответили по существу, - перебил Жунид. - Я имею в виду допрос двадцать третьего сентября. Почему, скрыли судимость?

- Начальник не спрашивал, - хмуро отвечал коневод. - Зачем зря сказать?.. Судили неправильно… Хахан полицеев на меня пустил… И давно это было.

Шукаев полистал документы. Извлек протокол первого допроса.

- Вот ваши слова: «Никогда не судим». Говорили?

- Не помню…

- А почему солгали следователю, что не приметили ни одного из налетчиков? - быстро спросил Дараев.

- Правду говорил. Ничего не видел, - упрямо твердил табунщик, глядя в пол. - Темно был. Никого не видел.

- В таком случае, - резко сказал Жунид, - мне придется арестовать вас по подозрению в сокрытии преступников. Имейте в виду, мы шутить не намерены… - И Шукаев пододвинул к себе чернильницу, как бы собираясь выписывать ордер на арест.

Коневод шмыгнул носом. Глаза его снова испуганно забегали.

- Не пиши, начальник, я скажу, - пробормотал он, наконец, - все, что знаю, скажу. Разве мне хорошо? Совсем нехорошо. Кони, который украли, на меня тоже записан… И я отвечаю… А кто взял, кто крал - не видел. Правду сказал. Однако подозрений имею…

- Кого подозреваете? - спросил Жунид. Чич перешел на адыгейский язык:

- Газиз Дзыбов… Он был в Чохраке за день, когда Трама это… когда коней угнали. Я видел его. И Талиб Бичоев… в лесу и еще много всадников на лошадях…

- Когда?

- Это Талибу известно. Мне - нет.

- Кто такой Бичоев?

- Сторож на бахче… колхозную бахчу стережет… И ты, начальник, не думай - Аскер Чич плохой… Аскер Чич неплохой… Только смелости нету… Боюсь много сказать… лучше совсем молчать.

- Что делал Газиз в Чохраке?

Табунщик не ответил, недоуменно покачав головой.

- Где вы его видели?

- На лошади по аулу ехал.

- Вы его хорошо знаете?

- Кто его не знает? Верст за пятьдесят от Насипхабля его все знают. Веселый. Много разных историй рассказывает…

- Почему вы его подозреваете? Табунщик покачал головой.

- Больше чужих в Чохраке тогда не было. А свои все на месте. Дома были. Лошадей ведь чужие угнали? Свои куда денут столько коней?..

- Дзыбов в Насипхабле живет?

- Да…

- Что еще скрыли? - спросил Дараев.

- Теперь - все говорил, - по-русски ответил Чич - Честное слово - все. Хочешь - помогать буду… только сажать тюрьма не пугай. Не виноват я…

- Значит, помогать будешь?

- Аллах свидетель, буду. Отпусти, начальник, сам увидишь…

Когда Чич ушел, Жунид с Вадимом переглянулись. Похоже было, что табунщик действительно говорил правду. Во всяком случае, больше выудить из него, наверное, не удастся. Судя по тому, что было о нем известно, и по его поведению во время допроса, он мог что-то знать, но либо грабители припугнули его, либо он искусно притворился этакой смиренной овечкой.