Жанна Бочманова - В одну реку дважды [СИ]

— Не вздумай отдавать, — откликнулся Данила.

— Да, помню, у тебя их куча, — пошутила я.

— Да, — серьезно кивнул он, — слишком много для одного.

— А родных у тебя нет?

— Вообще-то, есть. Но они не в курсе, то есть знают, конечно, что живой. Но меня как тогда с моей деревни увезли, так я больше их и не видел. Да и не хочу.

— Кто увез? — поразилась я.

— Я же говорю, нищенская мафия. Я как вернулся с госпиталя, вернее, мать привезла, — он усмехнулся, — ухаживала за мной, но лучше бы она этого не делала — плакала целыми днями: глянет на меня и на улицу — реветь. А мне это тоже… и так тяжко, а на нее посмотришь, хоть вешайся, была бы возможность. Только померла она вскоре. Ну, меня стали в дом инвалидов оформлять — кому я нужен-то был, кроме матери. Тут и приехали гонцы.

— И что предложили выгодную работенку? — с грустной иронией предположила я.

— Да меня и спрашивать-то не стали — погрузили, как капусту в машину и увезли. Хорошо, хоть в багажник не пихнули, — Данила смеялся, но глаза стали жесткими, и одна щека слегка дернулась. — Ох, и натерпелся же я… но это так… не буду рассказывать, тебе потом кошмары приснятся. Ну вот, а потом Николай Дмитриевич меня выкупил.

— Зачем? То есть как? — открыла я рот от изумления.

— А так просто — взял и выкупил, — Данила уже справился с нахлынувшими воспоминаниями и тряхнул русой головой. — Меня, как всегда, с утра на перекресток выставили и между машин на коляске катали. Народ у нас жалостливый… — усмехнулся он. — А тут как раз пробка. Машин море, затор, одним словом. Погоняло мой меня, знай, от машины к машине возит — урожайный был день.

Тут в «Мерсе» одном стекло опустилось, и мужик глянул на меня и спрашивает: «Откуда будешь, хлопец?» А я и говорю: «Вышли мы все с Хасавюрта, только вернулись не все» А он мне: «А ты, значит, вернулся?» А я ему: «Частично» Пошутили мы с ним, в общем, таким образом. Он посмеялся и говорит: «Что ж ты в такую погоду на работу прешься?» «Не я прусь, меня прут», — отвечаю. А погода и, правда, была — не приведи господи: поздняя осень, мокро, холодно. Я простуженный весь — сопли до колен, кашель, что у того паровоза. Посмотрел он на меня, как я от кашля загибаюсь, и говорит: «Есть предложение сменить обстановку. Ты как?» Я подумал, подумал — терять-то мне нечего — и говорю: «Легко. Только на органы я не гожусь. Честно предупреждаю, чтобы не разочаровались потом» А он смеется: «Главное, чтобы голова годилась, а органы оставь при себе, — и погоняле моему визитку дает, — Пусть твои босы мне позвонят, я с ними потолкую».

Тот варежку было открыл, да мальчики крепенькие из машины вышли, подхватили меня и в салон, а пацану этому, недокормышу, и говорят: «Тебя в транспорт посадить или сам залезешь?» — и на коляску мою показывают. Он коляску в зубы и бегом. Вот.

А Николай меня для начала в больницу платную определил, там меня, можно сказать, на ноги поставили, — Данил весело хохотнул над своей шуткой, — а потом пришел и говорит: «Что делать-то умеешь, хлопец?» А что я могу? Ничего. Кроме головы ничего не осталось. Я до армии в нашем областном институте на математическом факультете учился. Так я и стал компьютерным гением, — сказал он на полном серьезе. — А когда я уже вовсю работал, и польза от меня ощутимая была, Николай и спрашивает: «Что ты, Данилка, от жизни хочешь, по большому счету? Подумай» А мне и думать-то было нечего. Я говорю: «Во-первых, кресло такое, чтобы само ездило. Во-вторых, компьютер навороченный, а в-третьих, свое жилье, чтобы просторно, светло и воздуха много» Вот теперь живу здесь и так, как хотел, — закончил он свой рассказ.

— Не скучно? — сорвался у мен с языка неуместный вопрос.

— Нет, — весело ответил он, — ко мне ребята приходят оттуда, — он махнул рукой куда-то вдаль. — Я работаю. По Интернету гуляю. С девушками знакомлюсь, — он усмехнулся. — Я их не вижу, они меня тоже. Виртуальная любовь, так сказать. Своим помогаю, ну, таким же, как я, — он показал на себя. — Нет, — он покачал головой, — мне скучать некогда. У меня идей слишком много. Тут, — он дотронулся до головы.

Я печально улыбнулась:

— Когда идей много — это хорошо. А у меня вот ни одной. Как мне из всего этого дерьма выбраться не представляю.

— Не переживай, Матильда, — ободряюще заявил Данила, — у тебя такой человек за спиной. Даже в голову не бери!

Я промолчала. Вера Данилы в могущество Краснова была очевидна, и, вполне, объяснима, но я опять представила его руки, медленно прикручивающие глушитель. Меня опять передернуло.

— Знобит? — спросил Данила. — Иди-ка, еще выпей аспиринчику и спать. Сон при простуде — главное лекарство.

Что я и сделала. Выпила аспирину, съела бутерброд и завалилась под одеяло.

Данила был прав, мне и, правда, снились кошмары, если это можно так назвать: меня обнимал Краснов и мурчал в ухо: «Куколка, девочка моя, моя маленькая врунья» Во сне я обняла его руками и вдруг поняла, что обнимаю огромного, просто гигантского удава — он обвился вокруг меня плотными кольцами и, заглядывая в глаза, тихо шипел: «Куколка…» Плоская треугольная голова легла на плечо. Я почувствовала, что задыхаюсь, и в ужасе вскочила. Пот лился с меня градом. Судорожно оттянула воротник свитера — воздуха не хватало. «Это был сон, — сказала я себе, — всего лишь сон. Тебе стало жарко вот и показалось, что задыхаешься» В изнеможении, стянув свитер, я повалилась на кровать. Температура скачет, решила я, потому что вскоре меня опять зазнобило. Дурацкий сон не шел из головы. Нет, спать я больше не могу.

— Как ты? — заботливо спросил Данила. — Я тебя сейчас чаем напою, только вот почту досмотрю.

— Почту? — пробормотала я. — Какую почту?

— Электронную, — откликнулся Данила.

— Боже! Данила, ты гений! Ты гений, а я тупица. Непроходимая, — стукнула я себя кулаком по лбу, — Я могу от тебя в свою почту залезть?

— Да легко! Какой там у тебя логин?

— Мата Хари, собака, яндекс, ру.

— Хо-хо, — откликнулся Данила.

— Да подруга у меня все прозвища выдумывает. Имя-то у меня не очень… Вот она и изощряется, — смутилась я.

— Наоборот, имя у тебя, что надо, — возразил Данила, лихо стуча по клавишам. — Пароль набирай. У тебя одно новое сообщение. Сейчас на печать выведу.

Я стиснула воротник джемпера. Сообщение было от Сергея Петровича. Все же я непроходимая тундра. Могла бы давно догадаться, что почта это не только почтовый ящик. Принтер мягко зажужжал, медленно заглатывая лист бумаги. Я сглотнула слюну. Казалось, прошел час, прежде чем лист нехотя пополз наружу. Я терпеливо дождалась, пока аппарат выплюнул письмо и, клацнув на прощание, остановился. Так, надо успокоиться, унять дрожь в руках. Разволновалась, как подросток на первом свидании.

«Миронова, — (Сергей Петрович, по институтской привычке, всегда звал меня по фамилии) я тебе звонил весь вечер. Мобильник у тебя не отвечает. Не хочется думать, что с тобой случилось, что-то непоправимое. — Да уж, хуже некуда. — И в этих событиях есть и моя вина. Ты, наверное, знаешь, где я работал до института. Я служил в армии, когда мне предложили поступить в Высшую школу КГБ. Я согласился. Все мы тогда смотрели „Судьбу резидента“ и я искренне думал, что выполняю свой долг пред родиной. Хотя почему нет. Родину надо защищать, это факт. А какими методами, это уже отдельный вопрос. Я работал в аналитическом отделе. У нас была хорошая команда. Мы дружили не только на работе, но и в обычной жизни. Потом началась перестройка и прочая ерунда. Я стал задумываться, а какой стране я теперь служу? Я поговорил со своим начальством. Мой непосредственный начальник был и моим другом, кроме всего прочего. Он меня понял и сказал: „Если так — уходи“. Короче, я бросил все. Стал преподавать философию, благо образование позволяло.