Владлен Чертинов - Воскрешение Лазаря

Мужской силуэт появился откуда-то сбоку. Он медленно шел вдоль ограды, было слышно, как снег хрустит у него под ногами. Частые прутья решетки и темнота не позволяли толком разглядеть неизвестного. Кажется, он был одет во что-то длинное, спадающее до колен. Кажется, сутулился.

Поравнявшись с калиткой, человек замедлил шаг, как бы раздумывая — войти или нет. У Каурова остановилось сердце…

Но призрак не вошел в калитку. Миновав ее, он вскоре скрылся из виду. Геннадий выдохнул. Осторожно, дрожащими пальцами закрыл форточку на щеколду. Осторожно опустился на стеллаж. Потом сполз на пол и начал креститься. Он не знал толком, как это делается, поэтому тыкал себе всей пятерней попеременно то в лоб, то в грудь, то в плечи. Он не знал молитв, но шевелил губами, повторяя про себя как заклинание одно и то же всплывшее в мозгу слово: «Свят, свят, свят…». Кауров не понимал, почему ведет себя именно так, но что-то же нужно было предпринимать. Одна мысль о том, что его неизвестный преследователь никуда не делся, а затаился поблизости или осторожно подкрадывается к нему в эту самую минуту, лишала Каурова последних сил.

Вспомнив о том, что в церкви принято каяться, Геннадий принялся мысленно просить прощения у разных людей — знакомых и незнакомых, живых и умерших: у Полины и Васьки, у отца и матери, у деда Акима и бабушки Вари, у француженки Катрин и волгоградской художницы, у прыщавого студента и усатого дядьки-водителя — у всех, кого он когда-то хоть чем-то обидел. Даже перед неизвестными Лазарем Черным и Дарьюшкой повинился на всякий случай. Для пущего покаяния Кауров закрыл глаза и пытался представить себе образ каждого из этих людей. Чьи-то лица были очень отчетливы, чьи-то размыты. Они почему-то проплывали перед его мысленным взором парами, как на карусели. Этот аттракцион погрузил Геннадия в сон.

Ему снилось, что началась ядерная война, а он один прячется в бетонном бункере. Гудит сирена, вокруг все грохочет, раскаляется от неимоверной жары, становится трудно дышать, а он сидит и думает лишь об одном — выдержат ли стены бункера надвигающуюся ударную волну. Вот грохот усилился, превратился в неистовый рев, пол задрожал под ногами. Волна была уже близко. Но Геннадий так и не узнал, прочна ли его защита. Потому что проснулся. Грохот и огонь как рукой сняло. Вокруг было темно и тихо.

Кауров долго не мог сообразить, где находится. Но потом щелкнул зажигалкой и увидел себя скрюченного на полу рядом с разломанным деревянным стеллажом — вокруг валялись маленькие иконки, свечки, нательные крестики, какие-то церковные брошюры, осколки разбитых стеклянных банок. Геннадий вспомнил свой ночной кладбищенский кошмар и тут же потушил огонь. Но потом снова зажег. Посмотрел на часы. Было полпятого. Ему больше не было страшно.

Он тер ушибленную ногу и думал — неужели это он, до смерти перепуганный, убегал несколько часов назад от хрустнувшей ветки, а потом прятался в церкви ни жив, ни мертв? Да еще чуть в штаны от страха не кончил. Геннадию стало стыдно за свое малодушное поведение. Он списывал все на усталость и психическое возбуждение — результат многотрудного и многонервного дня. Кауров не сомневался, что человек на могиле ему просто померещился, а мужик за оградой был случайным и нетрезвым жителем станицы, может, даже тем самым Фокой, возвращавшимся из гостей…

Кауров решил немного прибраться после себя. Починить развалившийся стеллаж было ему не под силу. Он просто поднял его и прислонил к стене, как какое-нибудь бесчувственное, обмякшее тело. При свете зажигалки начал ладонью сгребать крестики в кучу. Но в палец вонзился осколок стекла. И Кауров оставил это опасное занятие.

Он обмотал пораненный палец носовым платком, поднялся с колен и нетвердой походкой двинулся вдоль церковных стен. Ходил, осматривался, освещая себе путь зажигалкой. Мерцающее пламя вырывало из темноты лики святых. Геннадий внимательно вглядывался в них, искренне хотел что-то почувствовать. Но не почувствовал. Эти бесстрастные, похожие друг на друга мужчины и женщины на стенах не вызывали в его душе ни трепета, ни восторга. В конце концов Кауров отыскал какую-то лавку, улегся на нее и стал ждать рассвета.

А в это самое время в центре Волгограда в казино «Олимп» за рулеткой один-одинешенек сидел человек. Попади Геннадий Кауров нынешней ночью не в станицу Островскую, а в это казино, он наверняка бы с ним встретился. И наверняка обратил бы на него внимание.

Все посетители уже разошлись. Только этот тип продолжал в одиночестве упрямо метать свои фишки и мучить женщину-крупье. Ставил только на 13 и все время проигрывал. С двух часов ночи, когда мужчина появился за столом, до полпятого он просадил уже порядка трех тысяч долларов и продолжал играть как ни в чем не бывало. Даже как будто испытывал удовлетворение от того, что раз за разом терпел неудачу. Его покрытое легкой испариной лицо, плоское, как блин, с некогда сломанным носом и сильно оттопыренными ушами, было решительно и сурово. Волосы на коротко стриженном затылке стояли торчком и, казалось, весь облик этого человека таил в себе угрозу для окружающих. Мужчина нервно качал ногой под столом. Он был взвинчен. Эта неприятная взвинченность волнами расходилась вокруг него, внушая окружающим безотчетное чувство опасности. Психологический дискомфорт, исходящий от одного-единственного человека, постепенно прогнал из-за стола даже завсегдатаев рулетки, привыкших держать нервы в узде.

При всей своей ярко выраженной бандитской наружности, игрок не был похож на братка. В его глазах и складках на лбу отпечатывались признаки интеллекта. Но как раз эти самые признаки еще больше усиливали тревожные ощущения окружающих. Персонал казино тоже косился на посетителя с большим беспокойством.

Игрока звали Сергеем Рогачевым. Было ему 35 лет. Методично просаживая наличность в рулетку, он вовсе и не хотел что-то выиграть. Деньгами Серега замаливал собственные грехи. Он был кое в чем суеверен. И уже не в первый раз в решающие моменты своей жизни пытался откупиться от судьбы таким странным способом — проигрывая деньги в карты или в рулетку.

Последние дни у Сереги выдались трудными. Позавчера его едва не убили. А вчера, перед тем, как заявиться в «Олимп» за отпущением грехов, он сам лишил жизни сразу нескольких человек — в том числе известного волгоградского авторитета Жору Ереванского. Убивая этих людей, Серега сильно простыл, и поэтому, сидючи в казино, беспрестанно не только тряс ногой под столом, а еще и шмыгал носом. Кому-то могло показаться, что он время от времени всхлипывает. Но как раз всхлипывать, а уж тем более плакать Рогачев не умел. В последний раз делал он это очень давно — в пятом классе. В тот самый день 23 года назад, считай, и закрутилась вся его беспокойная и геройская жизнь…