Владлен Чертинов - Воскрешение Лазаря

Теперь ему нужно было, наоборот, забирать влево — туда, где лежало на траве дымное облако. Спасительная завеса стлалась куда надо — к речке, и была высотой в два человеческих роста. Но чтобы спрятаться в ней, предстояло пробежать саженей тридцать.

Сзади уже вовсю гремели выстрелы.

Лазарь, низко пригибаясь к траве, побежал короткими, заячьими зигзагами. «Должно быть, так же петлял отец, пытаясь обмануть смерть в Игрищах», — мелькнуло в мозгу.

«Живой, живой», — будто заклинание повторял Лазарь про себя на бегу.

— Живо-о-ой! — крикнул он уже во все горло, влетая в дымное облако. Теперь Лазарь мчался со всех ног вниз по лугу к Медведице. Задыхался от бега, дыма и счастья. «Живой, живой!» — каждый вдох отзывался внутри него этим словом и заглушал боль в груди. Выстрелов сзади больше не было слышно. Возле самой реки дым вновь рассеялся, но это было уже неопасно — здесь, в низине, с окраины станицы его невозможно заметить. Лазарь почти с детским восторгом сиганул рыбкой в воду с невысокого берега. Переплыл реку в несколько гребков. Отбежал немного вглубь леса и заставил себя остановиться. Он должен был дождаться Евхима. Сколько ждать? Жив ли тот? И не потеряет ли он из-за отставшего товарища время? Ведь наверняка коммуняки бросятся за ними в погоню. Но, на его счастье, левее на реке раздался громкий всплеск. Это был Евхим.

Уходили вглубь чащи молча, то и дело оглядываясь. Бежали, не останавливаясь. И только спустя пару часов, достигнув окраины хутора Тарасова, обессиленные упали в траву.

— Аника-воин, в одном исподнем воевал, — прошептал Евхим, тыча пальцем в кальсоны Лазорьки. — А если б они в хату успели войти, из кровати б отстреливался?

И они оба, не сговариваясь, засмеялись. Сначала беззвучно. А потом уж и в голос, сотрясаясь всем телом, будто в припадке, так что было уже непонятно, смех это или плач.

В хуторе Тарасове Евхима приютила родня. А Лазарь устроился на ночлег в доме казака Петра Тарасова, что в Японскую войну служил вместе с его отцом.

Под вечер стало Лазарю худо — ноги и руки одеревенели, а лицо запылало огнем. Видать, бегая по лесу спозаранку в одних мокрых кальсонах, поймал-таки хворь. Но и отлежаться не дал ему ВРАГ.

Едва Лазарь заснул, Петр Тарасов принялся его тормошить:

— Вставай, красные хутор окружают! Мальчишка Буяновых огородами прибежал, у них обыск идет, щас здеся будут.

Когда Лазарь сползал с полатей — помутнело в глазах. Тарасов с белым от страха лицом, видя, что постоялец совсем плох, подхватил его под руки. Он приволок Лазаря к себе на задворки, зарыл в стоге сена.

Лазарь был, как и утром, голый по пояс. Жар тела усугублялся жаром прелого сена. Он сидел в стогу, будто в печке, которая все сильней раскалялась. Сухая трава не только жарила, но и колола. Каждый укол отзывался зудом по коже. Это было невыносимо. Лазарь, плохо соображая, что делает, вылез из стога, добрел до тарасовской кухни. К ней притулилась поленница, возле которой стояли козлы для распила дров. Лазарь припомнил, как еще подростком, играя в прятки, прятался в такой же трубе. Может, и сейчас получится? А что, кость у него узкая, тело гибкое. Он поставил козлы на попа. Забрался на них с поленницы, а оттуда — на крышу. Усевшись на ее краю, ногами оттолкнул козлы — они упали назад к поленнице. Никому бы и в голову не пришло, что кто-то с их помощью только что лазил на крышу.

Добравшись до трубы, Лазарь сперва заглянул в нее. Не увидел ничего, кроме черноты. В нос шибануло гарью. Уцепившись руками за кладку, Лазарь соскользнул в узкий проем. Плечи оказались с боков сильно стиснуты. На его счастье, левая нога нащупала выступ, на который можно было опереться.

Сдавленный стенами дымохода, Лазарь не мог толком пошевелиться, даже дышать было тяжко. В черном проеме трубы над ним нависал серый квадрат неба. Вот бы стать птицей и упорхнуть туда, ввысь. Глядя в небо с тоской, Лазарь вдруг понял, что если он и на этот раз выживет, то пора уже ему уходить из Островской. Он ведь давно не живет, а сидит вот в такой узкой черной трубе. Грудь сдавлена злобой, сердце стиснуто местью. А ВРАГУ только и нужно, чтобы он, зажатый со всех сторон, никогда больше не вылез отсюда. Чтобы истлел в этой трубе, в которую загнала его жизнь. Чтобы вместе с ним превратилось в золу и все то, что было Лазарю дорого.

А вот нет! Черта с два! Он уйдет, он спасется!

Только Лазарь подумал так, в небе раздался гром. И через мгновение крупные капли дождя уже били его по лицу. Лазарь был потрясен обрушившимся на него откровением Божьим.

— Разверзлись хляби небесные, и лил дождь на землю сорок дней и сорок ночей, — дрожа всем телом, зашептал он строки из Библии о всемирном потопе, понимая, что этот дождь — ниспосланный ему Божий знак. Ведь теперь, после того, как он дал себе слово покинуть родные места, предстоит ему уподобиться прародителю Ною, что построил ковчег и плавал на нем по бурлящему морю, спасая себя и свой мир от, казалось бы, верной погибели. И он, Лазарь, обязательно тоже спасет в своем сердце память о той прежней, хорошей и правильной жизни, которой еще недавно жили все казаки.

…Вокруг что-то происходило. Где-то внизу хлопала дверь, раздавались голоса. Лазарь знал — это ищут его. А снаружи уже вовсю грохотало. Лазаря трясло, и слова давно заученного псалма сами собой всплывали в его голове:

— Господи! Враг преследует душу мою, втоптал в землю жизнь мою, принудил меня жить во тьме, как давно умерших… Простираю к Тебе руки мои, душа моя вопиет к Тебе, как жаждущая земля.

Каждое слово в этом псалме отзывалось громом небесным. И каждое слово было про его, Лазаря, жизнь.

— Укажи путь, по которому мне идти. Избавь меня, Господи, от врагов моих. Научи меня исполнять волю Твою. Дух Твой благой да ведет меня в землю правды.

Казалось, ни дождю, ни обыску не будет конца. Казалось, время застыло, и в мире не осталось ничего, кроме одной только этой молитвы.

— Ради имени Твоего, Господи, оживи меня, ради правды Твоей выведи из напасти душу мою. И по милости Твоей истреби врагов моих, и погуби всех угнетающих душу мою, ибо я — Твой раб.

…Лазарь даже не сразу заметил, как все закончилось. Может, он заснул, а может, потерял сознание. Но только когда очнулся, все так же стоя в дымоходе, вокруг была уже мертвая тишина. Только фраза «Господи, оживи меня…» всплыла еще раз в голове — и все. Ни снаружи, ни внутри — в сердце его, не раздавалось больше ни звука.

Лазарь с огромным трудом выбрался из трубы. Он не спрыгнул, а просто скатился по крыше вниз на поленницу дров. Он не смог сделать и десяти шагов на затекших, окаменевших ногах. И упал в сырую траву. Там его, перемазавшегося сажей, и нашел Петр Тарасов. Он смотрел на Лазаря и крестился. А потом рассказал про молнию, угодившую в тот самый стог сена, где он должен был прятаться. Лазарь даже не удивился.