Мачей Сломчинский - Прошу повторить убийство (сборник)

— Это правда, пан прокурор. По–видимому, он потерял голову. Внезапно услышал звук ключа, поворачиваемого в замке. Он должен был молниеносно принять решение. Впрочем, кто знает? Может быть, он и хотел только оглушить, но ударил слишком сильно? Нужно принять во внимание, что пани Росиньской было уже за пятьдесят. Быть может, более молодого человека такой удар не убил бы.

— Но Ханку Врублевскую он явно хотел убить.

— Это уже результат паники и нервного напряжения, в котором теперь находится убийца. А кроме того, один раз он уже переступил границу, и терять ему нечего.

— Это правда.

— Из всего жизнеописания Норковского можно сделать еще один вывод. Этот человек два раза попадал в тюрьму. Один раз перед войной, второй раз уже после войны. Каждый раз сначала туда попадали его помощники и соучастники, и только по этим следам выходили на самого главаря. Золотая Ручка несомненно сумел сделать свои выводы из этих фактов. Он расстался с сейфами, потому что этот род преступлений требует обычно групповых действий. И перешел к ограблению квартир. Я абсолютно уверен, что он «работает» без единого сообщника. Поэтому его так трудно поймать.

— Я хотел бы увидеть его фотографию.

— Я тоже.

— Но ведь она должна быть в Штуме.

— Это удивительно, но ее там нет. Готовя самоубийство, Норковский, по–видимому, позаботился об исчезновении всех своих фотографий. Как в тюремных документах, так и в судебных, нет никакого снимка. Паспорта у Норковского тоже не было. В то время, когда у нас ввели паспорта, он сидел в тюрьме. После освобождения он не слишком торопился с формальностями. На месте его работы фотографии также отсутствуют.

— Может быть, его родственники располагают какими–то снимками.

— Наверное, как раз сейчас это устанавливает милиция в Варшаве. Но я готов побиться об любой заклад, что эти поиски ничего не дадут. Норковский должен был подумать и об этом.

— Невероятный хитрец.

— Я попросил бы пана прокурора, — поручник решил сменить тему, — о решении по поводу этих вещей, украденных с Мазурской. Барановский признался в краже, содержимое чемоданов сходится с описью украденного, которую составили Ивановские, поэтому я думаю, что их можно вернуть владельцам, не ожидая формального завершения следствия. Как вы считаете, пан прокурор?

— Разумеется, — согласился Щербинский, — отошлите им завтра эти вещи. Решение я пришлю вам вместе со всеми иными постановлениями. Для Ивановских это дело счастливо закончилось. Представляю себе их радость.

— Наверное, они довольны. Они ведь не слишком богаты, и эта кража должна была основательно сказаться на их бюджете.

— А что делает пани Ханка Врублевская? — прокурор задал этот вопрос дружеским тоном.

— Начинает очень мешать мне при ведении следствия. Если не перестанет этого делать, я должен буду принять меры. Она слишком интересуется этими давними кражами. Мои люди, которые ходили туда на разведку, заявили мне, что они не были первыми.

— Да?

— Разные молодые люди заходили к потерпевшим и задавали им вопросы.

— Они представлялись работниками милиции?

— Может быть, не делали этого так явно, но старались произвести такое впечатление. Их все принимали за следователей.

— Вы думаете, что это дело рук этой девушки с синими глазами?

— Она сама мне в этом призналась.

— Может быть, она смогла бы узнать что–нибудь новое? Как тогда на улице Бучка?

— Это исключено, — категорически запротестовал офицер милиции. — Любителю может один раз что–то удастся, но не постоянно.

Поручник Роман Видерский не мог отказать себе в небольшом удовольствии — лично отвезти два чемодана с украденными вещами на улицу Мазурскую в квартиру Ивановских. Когда они со следователем Кардасем втащили тяжелые чемоданы на четвертый этаж и позвонили в дверь, они испытали полное удовлетворение. Дверь открыла пани Ивановская. При виде милиционеров и знакомых чемоданов женщина вначале побледнела, потом покраснела и не могла произнести ни слова. Наконец она сумела воскликнуть: «Тадек, Тадек!» — и расплакалась от радости.

Это было очень приятно. Супруги Ивановские радовались, как дети. Они искренне признались, что не очень надеялись получить назад даже часть того, что было украдено. Их благодарность обоим милиционерам не знала границ. Тадеуш Ивановский даже пытался сунуть им в карман какие–то деньги, но поручник сделал вид, что очень рассердился. Денег они, разумеется, не взяли, но на этот раз не стали отказываться от кофе. Нашлось и немного коньяку, который был разлит в три рюмочки.

— А ты говорила, что милиция ничего не найдет, — смеялся над женой пан Тадеуш.

Через полчаса, отказавшись от еще одной чашки кофе, — а хозяин предлагал даже «сбегать за угол за чем–нибудь покрепче», — оба милиционера покинули квартиру на Мазурской. Следователь Кардась отправился по своим делам, а поручник пошел на встречу с Ханкой Врублевской.

Девушка не захотела даже слышать о какой–либо охране. После долгих дискуссий и под угрозой предохранительного ареста она в конце концов согласилась на компромисс. А именно: пообещала выходить утром из дома вместе с матерью, а в полдень возвращаться в обществе кого–либо из милиционеров. Как пункт встречи была назначена трамвайная остановка у Портовых ворот. По предположениям поручника, полуденные часы, когда в доме на улице Бучка наблюдается минимальное движение, были наиболее опасными. Впрочем, и нападение на Ханку было совершено именно в это время. По этой же причине офицер милиции потребовал, чтобы Врублевская в это время не ходила одна по улицам города, а на лестницу входила только под чьей–либо охраной.

Однако, как это ни удивительно, обычно получалось так, что у работников милиции в это время были важные дела, а на встречи приходил только Видерский. Ханка, известная своим острым язычком, на эту тему почему–то ничего не говорила.

И в этот день поручник шел с девушкой по улицам Щецина. Было холодно, от Одры дул резкий холодный ветер.

Когда они уже находились на Ягеллонской и проходили мимо одного из домов старой постройки, около них вдруг раздался грохот. Что–то тяжелое с силой ударилось о тротуар в полуметре от них. Раздался треск, и обломки оконного стекла осыпали как Ханку, так и поручника.

Офицер милиции схватил девушку за руку и одним движением отдернул ее с тротуара на середину улицы. В эту же самую минуту снова что–то рухнуло на плиты тротуара как раз в то место, где за секунду до этого находилась молодая пара. Если бы не молниеносная реакция поручника, они не смогли бы избежать второй опасности.