Мачей Сломчинский - Прошу повторить убийство (сборник)

— Не преувеличивайте.

— Пан подпоручник не верит? Как–то встречает меня на улице и говорит, чтобы я обязательно пришел к ней вечером, но тайком, чтобы никто меня не видел. Говорю, что приду, и спрашиваю, во сколько. Говорит, что в девять, и чтобы я приставил лестницу к балкону и влез по ней, через балкон. Мне это не очень понравилось, но раз уж я пообещал прийти, то не мог выкрутиться. Отправился тогда в «Карлтон». Калитка с улицы была уже заперта, но как раз появился портье Ясь и впустил меня. Я рассказал ему, а мы хорошо знакомы, потому что вместе ходили в школу, что я должен по лестнице влезть на балкон. Думал, что он умрет со смеху. «Ты думаешь, — говорит, — что ты первый, кто будет по ней лезть? В этом году у пани Зоей мода на приставную лестницу, я уже не одному помогал ее двигать». Влез я по этой лестнице на балкон, а потом в ее комнату, а пани Зосенька начинает со мной разговор о фильме, о каком–то писателе, который умер во Франции, а перед этим жил в «Соколике» и когда–то хотел ее поцеловать. Я слушаю, меня все это мало интересует, а она все болтает и болтает. Мне уже спать хочется, потому что я замотался в этих горах, завтра снова у меня прогулка, а она все говорит и говорит. Наконец спрашиваю ее, зачем она меня пригласила, выясняю, что я парень простой и для подобных приключений не гожусь. Попрощался с ней, слез с лестницы и поклялся, что больше себя так наколоть не дам.

— Зачем же вы условились пойти с ней и Яцеком на дансинг?

— Я совсем не собирался этого делать, но она встретила нас обоих и стала просить, чтобы мы с ней пошли. Яцек к ней явно неравнодушен, поэтому он сразу согласился, а мне не слишком хотелось это делать. Но она сказала, что мы хорошо проведем время, что на ней будет нечто такое, на что все вылупят глаза.

— Она так сказала? Когда?

— Это было два дня тому назад. Сегодня позвонила мне, напомнила о дансинге и снова хвалилась, что когда она войдет туда, то другие женщины умрут на месте.

— Помните, Шафляр, что вы даете очень важные показания, — предупредил подпоручник. — Если это неправда, то у вас будут неприятности.

— Пан подпоручник, я говорю правду! Я могу поклясться в костеле перед главным алтарем. Чтобы мне попасть под первую лавину, если я лгу!

— Ну хорошо, хорошо. Все проверим. Кто–нибудь видел вас в «Кмицице»?

— Конечно, видели. Официантка Марыся первая может подтвердить, что я пришел сразу после восьми и сидел час. Мы вышли с Яцеком ровно в девять. Одна пани из «Карлтона» тоже меня там видела. Я пришел раньше, она через каких–нибудь десять минут после меня, только выпила кофе и сразу ушла.

— Какая пани?

— Я не знаю, как ее зовут. Она живет на третьем этаже. Вроде бы работает у американцев. Ходит в коричневой замшевой куртке.

— Пани Барбара Медзяновская, — подпоручник уточнил показания Шафляра.

— Мне кажется, что этот парень сказал правду, — заметил полковник после его ухода, — но я согласен с вами, что пока его нельзя отпустить домой. Пусть подождет.

— Я тоже думаю, что он не врал… Значит, все–таки пани Зося?

— Возможно, что она была бы способна даже на преступление, чтобы добыть драгоценности, но только в том случае, если могла бы их носить и производить впечатление на других. Она не стала бы этого делать только из–за их стоимости. Впрочем, я поверю, что это она, если вы сможете мне объяснить, каким образом и когда она поставила перед балконом лестницу.

— Да, — согласился подпоручник, — с этой лестницей и с молотком у нас больше всего проблем. Одно противоречит другому. Посмотрим, что скажет второй из поклонников кинозвезды.

В отличие от приятеля Яцек Пацына не пытался держаться вызывающе. Он был испуганный, тихий, вежливый и воспитанный, не взял предложенную сигарету, уселся на краешке стула. Показания давал тихим голосом.

— Во сколько вы пришли в «Карлтон»? Говорите о том, первом разе.

Лыжник еще больше смутился. После долгого молчания он с трудом выговорил:

— Должно быть, около пятнадцати минут девятого.

— Встретили кого–нибудь, поднимаясь на второй этаж?

— Нет. Только телевизор страшно выл, и я заглянул в салон. Инженер Жарский что–то в нем крутил, но он, по–моему, меня не заметил.

— Что вы делали в комнате пани Захвытович?

Яцек выглядел еще более смущенным.

— Я хотел ее уговорить, — выдавил он, — чтобы она не пошла на дансинг, чтобы мы остались у нее.

— Так любишь беседовать о фильмах и литературе? — съязвил подпоручник. — Ведь вы же уговорились с Хенеком Шафляром, что пойдете втроем.

— Да, но если бы она согласилась остаться дома, то Хенек бы не рассердился. Хенек — это хороший товарищ. Зося его не интересует. У него столько этих бабенок из дома отдыха, что он едва успевает от них отбиться.

— А на тебя они не хотят смотреть, конечно, — рассмеялся подпоручник.

Пацына покраснел.

— Может быть, и смотрели бы, но пани Зося мне очень нравится. Она такая оригинальная и интеллигентная. Никогда не знаешь, что она скажет или сделает. Настоящая артистка.

— А как там твои тренировки? Вроде бы тренер велел тебе заниматься поднятием тяжестей?

— Да! — обрадовался лыжник. — Откуда вы знаете?

— Поэтому ты так часто таскаешь лестницу?

Полковник громко рассмеялся. Выражение лица молодого лыжника очень к этому располагало.

— Когда я, — пытался он что–то сказать в свое оправдание, но замолк на середине фразы.

— Скажи, Яцек, а, может быть, ты вошел не через дверь, а, как обычно, приставил лестницу и влез по ней через балкон?

— Нет. Я пришел нормально, через дверь.

— Странно. А вышел тоже нормально или скакал с балкона на террасу?

Яцек был красный, как свекла. Он понимал, что подпоручник издевается над ним, но не мог понять, откуда офицер милиции обо всем этом знает.

— Ну говорите, Пацына, — подгонял его Климчак, — что у вас, язык в горле застрял?

— Я спустился по лестнице.

— А теперь, когда вы видите, что мы все уже знаем, говорите правду. Что произошло в комнате пани Зоси?

— Я уговаривал ее. Хотел, чтобы мы остались у нее. А она разозлилась и вытолкнула меня за дверь.

— Почему?

— Сказала, что я ей испортил все лицо. И тушь на веках тоже размазал.

— Видимо, в комнате было очень жарко, — хмыкнул подпоручник.

Милиционер, пишущий протокол, не выдержал и фыркнул, что окончательно сконфузило Пацыну.

— А когда ты размазывал эту тушь на глазах, не слышал случайно, был ли в своей комнате пан Доброзлоцкий?

— Был. Слышал.

— Один? Из тебя слова надо вытягивать клещами.

— Не один, потому что с кем–то ругался.

— Что ты еще слышал?

— Я не слушал. Был занят.

— Этим размазыванием туши? Долго они ругались?

— Нет, недолго. Тот, другой, вышел и так треснул дверью, что она чуть с петель не слетела.