Мачей Сломчинский - Прошу повторить убийство (сборник)

Литератор не утратил спокойствия.

— Это было не после ухода Роговичовой. Я вышел во время ее присутствия у меня в комнате.

— Зачем?

— Я знаю Доброзлоцкого много лет. Знаю, что это умный, опытный человек, располагающий множеством знакомств. Зная также его отзывчивость, я предложил Марии пригласить ювелира на наш совет. Пани Роговичова сначала бурно возражала, потом, однако, мне удалось ее убедить, что на деликатность ювелира можно положиться, и я отправился в его комнату.

— Вы видели кого–нибудь на лестнице или в коридоре?

— Нет. Никого не заметил.

— Почему вы промолчали относительно своего визита к ювелиру?

— По той причине, что никакого визита не было. Я постучал и вошел к пану Доброзлоцкому, но так как он был не один, то я извинился и вышел.

— Кто был у ювелира?

— Пан редактор Бурский. Они сидели и разговаривали, видимо, обсуждали какие–то серьезные дела, потому что пан Доброзлоцкий даже не сделал попытки меня задержать. Поэтому я заверил Марию, что поговорю с ювелиром на следующий день либо после сегодняшней «Кобры». Пани Роговичова немного успокоилась, попудрилась и ушла.

— Вы давно знаете пани Роговичову?

— Еще с довоенных лет. Мария, наверное, рассказывала об этом в своих показаниях, раз уж решилась объяснить, по какому делу пришла ко мне.

— Да, она вспоминала об этом, — подтвердил подпоручник, — тем не менее мы хотели бы услышать об этом и от вас.

— Это старая история. Такая еще юношеская любовь. Все закончилось, когда я был призван на военную службу. Находясь в лагере, я был очень обижен на нее, что она не сохранила мне верность и уже в течение первого года разлуки вышла замуж. Терзало меня и уязвленное самолюбие, потому что тот, за кого Мария вышла замуж, был человеком немолодым, больным, к тому же вдовцом. Он аптекарь из провинциального городка. Но время лечит такие раны. Теперь я смотрю на это совершенно иначе. У Марии, собственно, не было другого выхода. Жизнь во время оккупации была трудной. Что могла сделать молодая девушка, одна, без чьей–либо поддержки? Что она могла сделать, когда весь мир разлетелся, как карточный домик?

— Однако я знаю и таких, — заметил полковник, — которые и в этой трудной ситуации оставались верны данному слову.

Пан Крабе грустно улыбнулся.

— Наверное, были и такие, но к Марии это не относится. Она никогда не отличалась сильной волей. Мне трудно ее осуждать, потому что я не знаю, как бы я поступил в таких обстоятельствах. Нам, хотя и находящимся в лагере, было намного легче.

— Когда вы вернулись в страну?

— Только в 1951 году. Из Англии. Уже с женой. Я женился сразу после войны, еще в Бельгии, на польке, которая попала сюда после варшавского восстания. Я, разумеется, знал, что происходит с моей бывшей невестой. Время от времени мы переписывались. Это были обычные письма с поздравлениями и кое–какой информацией личного характера. Зная Марию, я был очень удивлен, что она получила высшее образование. Это, по–видимому, было влияние или даже решительный приказ мужа. В противном случае пани Роговичова никогда бы на это не решилась. Она была, как я уже говорил, слишком мягкая для такого долговременного усилия. Собственно, с жизнью она познакомилась только после смерти аптекаря, когда осталась она с двумя маленькими детьми.

— Однако это ее закалило. Она сделала научную карьеру.

— Этого я тоже никогда бы от нее не ожидал. Но здесь в игру вступила другая сила, которая заставила ее сделать такой шаг.

— Какая?

— Ее просто животная любовь к детям. Не из–за своих амбиций, любви к научным исследованиям или желания сделать карьеру Мария вступила на этот путь и стала профессором Медицинской академии. Единственным мотивом ее поступков была материнская любовь и желание обеспечить своим детям определенный материальный уровень и так называемое «положение в обществе». Вы должны знать, что Мария происходила из среды, в которой перед войной брак с каким–то там аптекарем считался мезальянсом и утратой определенного положения в обществе. Поэтому Мария со своим воспитанием и образом мышления не могла допустить, чтобы ее дети были просто «детьми аптекаря». Сын пани профессор — звучит совершенно иначе.

— Я не предполагал, — заметил подпоручник, — что в наше время еще есть люди, которые придают этому значение.

— Да, есть, — сказал полковник.

— После возвращения в страну вы контактировали с пани Роговичовой?

— Только иногда. За все это время мы встречались, по–моему, несколько раз.

— Пани Роговичова вдова?

— Да. Рогович — это фамилия ее мужа. Именно этого аптекаря. Я сначала удивлялся, что молодая и приятная женщина не вышла второй раз замуж. Кандидатов, думаю, хватало. Но Мария принадлежит к тем женщинам, которые живут только для детей. Но, к сожалению, хотя сама она является профессором, в собственном доме она не блещет талантом педагога. Особенно если речь идет о воспитании сына.

— Вы что–то знаете об этом?

— К сожалению, знаю. Молодой человек еще в детстве считался восьмым чудом света. Самый способный и самый прекрасный ребенок в мире! Ничего удивительного, что все у него в голове перевернулось. Даже аттестат зрелости не удалось ему выбить. Несколько раз он убегал из дома, полностью обкрадывая мать. Разумеется, Мария все это старалась сгладить. Его выгнали из четырех школ. В армии тоже больше месяца он не задержался. Говорили, что во время увольнения он заболел и ему пришлось делать какую–то операцию. Поэтому его демобилизовали по состоянию здоровья. Чувствую в этом руку любящей матери, которая не могла смотреть, как ее сынок мучается. В конце концов для профессора Медицинской академии получить свидетельство о непригодности к службе в армии не так уж сложно, а на свете нет такой вещи, которую она бы не сделала для своего ребенка.

— Даже ударила бы молотком по чьей–либо голове?

— Вы ловите меня на слове.

— Я только задаю вопрос.

— Если бы у нее не было другого выхода, эта безумная женщина могла бы решиться и на такой трагический шаг. Но она этого не сделала.

— Это ваше предположение?

— Нет. Уверенность. Во–первых, она не сделала этого потому, что обратилась за помощью ко мне и мы установили, какие шаги следует предпринять, чтобы вытащить ее сына из беды. Поэтому у нее не было повода. Кроме того, у нее не было и возможности сделать это, так как она была у меня и сошла вниз в то время, когда Доброзлоцкий живой и здоровый находился в своей комнате.

— Она могла вернуться еще раз.

— По приставной лестнице? — иронически заметил пан Крабе.

Подпоручник замолчал. Эта несчастная лестница постоянно всплывала при каждом допросе и всегда являлась так называемым «спасительным кругом» для всех подозреваемых.