Мачей Сломчинский - Прошу повторить убийство (сборник)

— А дочь пани Роговичовой? — полковник постарался перевести разговор на более безопасный путь.

— Она никогда не была таким светом в окне, как сын, поэтому с ней гораздо меньше хлопот. По крайней мере, она хорошо учится.

— Вы давно знаете редактора Бурского?

— Несколько лет. Мы поддерживаем с ним товарищеские отношения, но не слишком близкие. Визиты по случаю именин и раз или два в год приглашение на бридж.

— Это, по–видимому, способный журналист?

— И еще в большей степени заносчивый, — ответил пан Крабе. — Особенно в последнее время, после успеха его книжки.

— Неплохой детектив, — заметил полковник.

— В нем нет ничего особенного. Попросту ловко написанная история. Бурский столько лет специализировался на репортажах из зала суда, что, наверное, смог набраться там разных фактов и сложить их в единое целое. Не знаю, сколько в этой книжке чернил и сколько клея и ножниц.

— Но роман имел большой успех.

— Детективный роман — это всегда спекуляция на низменных вкусах читателей. Я не завидую подобной известности пана Бурского.

— Интересно, будет ли эта книга переведена на другие языки?

— Бурский просто лезет из кожи вон, чтобы этого добиться, но я сомневаюсь в результате. На Западе подобный роман — это никакое не открытие. Там издательства имеют своих постоянных авторов, уже пользующихся спросом на книжном рынке, и не станут рисковать с дебютантом. Другое дело, если бы у Бурского были деньги и он смог бы финансировать издание своего романа и сам при этом рисковать.

— А сколько на это нужно средств?

— Легче всего это было бы сделать в Западной Германии, потому что их криминальная литература почти исключительно состоит из переводов. В любом случае, издание такой книги потребовало бы самое меньшее 20 тысяч марок, если не больше. Разумеется, если бы «клюнуло», прибыль была бы значительно больше. Я разбираюсь в этом, потому что сам работаю в издательстве.

— Но. по–моему, редактору Бурскому везет?

— Да. Но то, что он имеет, не может удовлетворить его амбиции. Его не так интересуют деньги, как слава великого писателя. Повторяю, он очень амбициозный, даже заносчивый.

— А что делали вы после ухода пани Марии из вашей комнаты?

— Я попытался читать, но не смог сосредоточиться. Нет ничего удивительного, что я был взволнован этим посещением. Мне было жаль Марию, а одновременно я был зол на нее, что она позволяет сыну так себя вести и допустила до подобной ситуации. Если бы у нее была более твердая рука и она не распустила бы так «бедного сиротку», сегодня ей было бы легче жить. Я бросил книжку и стал прохаживаться по комнате.

— В это время вы слышали какие–нибудь шаги на балконе?

— Нет, не слышал. Помню, что раздвинул портьеры и посмотрел через застекленную дверь на балкон, но никого там не заметил.

— А вы не заметили лестницу, прислоненную к балкону?

— Нет.

— Потому что было темно?

— Балкон был хорошо освещен, особенно в нашей части. На улице, как раз около балкона, находится фонарь. Кроме того, в трех комнатах: моей, пани Зоей и пана Доброзлоцкого — горел свет. Свет из застекленных дверей падал на балкон, и там было совершенно светло. В таких обстоятельствах трудно было бы не заметить лестницу. Тем более что я не раз видел ее в этом месте.

— Вижу, что о пути романтичного влюбленного в некую комнату, — усмехнулся подпоручник, — все в «Карлтоне» хорошо осведомлены.

— По той причине, что владелица этой комнаты совершенно не заинтересована в сохранении тайны. Напротив, она гордится тем, что к ней. как к шекспировской Джульетте, поклонники пытаются проникнуть даже этим путем. Чтобы обратить на себя внимание, эта девица не сомневалась бы, как леди Годива, проехать нагой на лошади через все Закопане. Что ж, кино, по–видимому, нуждается в рекламе.

— Вы с полной уверенностью утверждаете, что в тот момент, когда вы выглянули на балкон, лестницы там не было?

— Утверждаю.

— А сколько тогда могло быть времени?

— Я не смотрел на часы, но поскольку Мария вышла от меня без четверти девять, самое большее, на пять минут позднее.

— После восклицания инженера, что телевизор в порядке, вы сразу вышли из комнаты?

— Помыл руки и вышел.

— И всех застали уже в салоне?

— После меня пришла еще пани Зося и пани Медзяновская.

— Вы видели этот молоток?

— Да. Если не ошибаюсь, пани Захвытович положила его на канапе в холле, когда все общество вернулось с прогулки. Я не был с ними в горах и этого не видел, но помню, что пани Зося упоминала за обедом о лежащем на канапе молотке.

— Вы видели его или только о нем слышали?

— Я видел его, идя на ужин и возвращаясь к себе после того, как поужинал.

— А когда сошли вниз смотреть «Кобру»?

— Не помню. По–моему, лежал, но я не уверен в этом.

— Спасибо. Прошу вас подписать протокол.

— Я хотел бы еще добавить, — по собственной инициативе сказал пан Крабе, — что после того, как я сошел в салон, заметил отсутствие сигарет. Я вернулся в комнату и взял пачку «Вавеля» и спички и, «вооруженный», вернулся к телевизору. Тогда все уже были в салоне. Отдыхающие, директор с сыновьями, горничная и портье.

— Поднимаясь наверх и снова спускаясь по лестнице, вы не заметили ничего подозрительного и никого не встретили?

— Поднимаясь, я встретил директора и видел, как с третьего этажа спускается пани Медзяновская. А на обратном пути не заметил ничего примечательного и никого не встретил.

Когда Крабе поставил на протоколе свою подпись и вышел, полковник повернулся к подпоручнику.

— Эти показания разбивают вашу концепцию, что преступником может быть Яцек Пацына. Он должен был бы уже прятаться на балконе в то время, когда пан Крабе выглядывал через стекло. Если он не заметил лыжника, то лестницу–то должен был заметить.

— А, чтоб его! Каждый новый допрос еще больше запутывает это проклятое дело! Ведь у преступника было очень мало времени, чтобы спрятать украшения. Мы нашли бы их, если бы им был один из отдыхающих. Он не мог вынести их из «Карлтона», как не смог вынести молотка.

— Молоток он мог выбросить, — остался при своем мнении полковник, — так же, как выбросил шкатулку. Если он не сделал этого, значит, у него был какой–то план. Но какой? Разгадка этой загадки — молоток и лестница — укажет нам преступника.

— Зачем Крабе признался, что возвращался за сигаретами? Никто его об этом не спрашивал, и мы никогда не узнали бы об этом. А может быть, возвращаясь, он взял молоток, стукнул по голове ювелира, забрал драгоценности, а потом спокойно вернулся в салон, чтобы посмотреть «Кобру».

— Если бы он так сделал, — ему бы не хватило времени на укрывание своей добычи. Его отсутствие в салоне было очень коротким. Самое лучшее доказательство этого, что никто этого не заметил. Кто–то, правда, упоминал в своих показаниях, что литератор поднимался наверх за сигаретами, но у него сложилось впечатление, что это было позднее, после того, как преступление было обнаружено, и все, кроме директора и Роговичовой, вернулись в салон и ждали приезда «скорой помощи» и милиции. А кроме того, приставная лестница? Крабе не имел возможности приставить ее к балкону, потому что не покидал виллы.