Николас Пиледжи - Славные парни

Генри. Мой план был прост: заигрывать с ними, пока мозги не прочистятся, уменьшить залог и выйти на свободу. Я знал, что уязвим. Я знал, что невозможно быть неуязвимым, если мёртвый ты стоишь дороже, чем живой. Куда уж проще. Но я не мог в это до конца поверить, и я не знал, что предпринять. Иногда мне казалось, что нужно раздобыть денег и залечь на дно. Или прочистить мозги от наркоты и договориться с Поли. Мне казалось, что, если я буду вести себя осторожно, ни на секунду не забывая о вероятности убийства, у меня появится шанс выжить.

С другой стороны, я понимал, что поимка на торговле наркотиками связывает мне руки. Я оказался вне закона мафии. Никому из умников не дозволялось торговать наркотой. И не из-за морали, Поли чихать хотел на мораль. Дело было в другом. Поли не желал себе судьбы его друга, Кэрмина Трамунти, который получил пятнадцать лет просто за то, что кивнул в ресторане «Жирдяю» Джиджи Инглесу. Присяжные поверили, будто этот кивок означал согласие на сделку с наркотой. Вот так-то. Бум — и ты получаешь пятнашку в возрасте пятидесяти семи лет. Трамунти так и не вышел из тюрьмы. В том возрасте, когда пора наслаждаться жизнью, когда усилия наконец начинают приносить плоды, его упекли в тюрягу, где он и умер. Поли не хотел, чтобы подобное случилось и с ним. Он лучше убьёт тебя первым.

Итак, я знал, что арест по обвинению в наркоторговле делает меня уязвимым. Может, слишком уязвимым, чтобы выжить. Как говорится, ничего личного. Просто мне грозил слишком большой срок. Кроме того, парни из банды знали, что я нюхал кокс и глотал колёса. Джимми однажды сказал, будто мои мозги превратились в леденец. Не только я жрал наркоту. У Сепе и Стабиле ноздри были пошире моих. Но я попался и мог, по их мнению, пойти на сделку.

Тот факт, что я не шёл на сделки прежде, тот факт, что я был стойким, тот факт, что я отмотал два года в Нассау и четыре года в Льюисбурге, не выдав и мыши, не значил для них ничего. То, что было прежде, не считалось. Считалось лишь то, что ты делаешь сегодня и можешь сделать завтра. С точки зрения моих бывших друзей, с точки зрения Джимми, я стал опасен. Я стал для них угрозой. Мне не требовалось видеть фото трупов, чтобы это понять.

Фактически я знал, что Джимми заказал меня, ещё до того, как федералы дали мне послушать записи, на которых Сепе и Стабиле обсуждали, как лучше исполнить заказ. Я слышал их. Сепе не терпелось устроить всё поскорее. Он говорил, что я наркоман и стал для всех проблемой. Но Джимми был спокоен. Велел им не беспокоиться на мой счёт. Вот и всё, что я слышал.

Сидя в камере, я понимал, что мне конец. В прежние дни Джимми вырвал бы Сепе сердце за одну только подобную мысль. Вот почему я не спешил на свободу. Мне нужно было разобраться с проблемами. Каждый день, пока я сидел, Джимми и Микки звонили моей жене и спрашивали, когда я выйду, а она при любой возможности передавала мне эти разговоры.

В банде никто не предупреждает тебя об убийстве. Всё происходит иначе. Никаких споров и проклятий, как в кино про мафию. Убийцы приходят с улыбкой. Они приходят как друзья, как люди, которые заботились о тебе всю жизнь, в тот момент, когда ты слаб и больше всего нуждаешься в их помощи и поддержке.

Несмотря на всё это, я не был уверен. Ведь я вырос вместе с Джимми. Он воспитал меня. Поли и Тадди передали меня ему в руки. Он должен был присматривать за мной, и он делал это. Джимми научил меня перевозить контрабандой сигареты и угонять грузовики. Мы вместе с ним закапывали трупы. Мы провернули ограбления «Эйр Франс» и «Люфтганзы». Мы оба получили по десять лет за то, что прижали того парня во Флориде. Джимми приходил в роддом к Карен, мы вместе отмечали дни рождения и Новый год. И после всего этого он вознамерился убить меня.

За две недели до ареста я настолько обдолбался и впал в паранойю, что Карен погнала меня к психотерапевту. Это было какое-то безумие. Я не мог рассказать ему правды, но Карен настаивала. Я описал проблему в целом. Сказал, что хочу порвать с людьми, связанными с наркотиками. И боюсь, что меня убьют. Врач посоветовал мне обзавестись автоответчиком.

Чтобы выжить, мне требовалось рассказать всё, что я знал. Это было очевидно и от моего желания почти не зависело. В тюрьме я размышлял не о том, кого выдавать, а о том, как обеспечить себе возможность выйти достаточно надолго, чтобы собрать наркоту и деньги, которые зависли в разных сделках до ареста. В доме осталось на восемнадцать тысяч героина, который не отыскали копы. Ещё двадцать тысяч задолжал мне Пол Маццеи. Об этих бабках, видимо, следовало забыть. Ещё около сорока тысяч моих денег были розданы в кредит уличными ростовщиками. Я хотел взыскать хотя бы часть из них. Кое-что задолжали мне торговцы крадеными драгоценностями и ещё кое-что — дилеры, барыжившие нелегальным оружием. В общем и целом, сумма была достаточно приличная, чтобы рискнуть попасть под новый арест или под пулю от старых друзей. Требовалась очередная афера, трюк, такой же, как и все остальные.

Каждый день, когда федералы приходили ко мне с вопросами про «Люфтганзу» или очередное убийство, я проклинал их и кричал, чтобы они убирались. Однажды я вообще отказался выходить из камеры. На первом этаже меня ждали агенты ФБР, чтобы отконвоировать в офис Макдоналда. «Идите на хрен вместе с вашим Макдоналдом!» — орал я. Вопил, что им придётся тащить меня силой. В конце концов в камеру зашли четыре вертухая и сказали, что либо я пойду сейчас сам, либо меня понесут. Особо не переигрывая, я всё же производил достаточно шума, чтобы дать понять другим заключённым: я не сотрудничаю с копами.

Страшное было время. Некоторых парней из банды Джимми, вроде Джона Савино, каждый день отпускали на работы, и каждое утро они бегали докладывать, кто скурвился, а кто нет. Я был очень осторожен и никому пока ничего не выдал, но всё равно каждый вечер перед сном трясся от страха. Боялся, что Джимми как-то проведает о моих планах и убьёт меня прямо в камере.

Макдоналд любил повторять, что я в безопасности, пока остаюсь в тюрьме. Я смеялся ему в лицо. Я говорил, что, если Джимми захочет пришить меня, он войдёт в тюрьму через главный вход, одолжит пистолет у одного из охранников и пристрелит меня прямо в камере, после чего беспрепятственно уйдёт.

Я сразу понял, что Поли и Джимми знают обо всём, что творится в тюрьме, поэтому, если они услышат, что я каждый день хожу в офис к Макдоналду, они догадаются, что я заговорил или, как минимум, собираюсь заговорить. Поэтому я сказал Макдоналду, чтобы вместе со мной к нему обязательно водили Джермена. Это давало мне повод скандалить и орать на Ричи Оддо, что копы меня прессуют, а он ничего не делает, потому что дерьмовый адвокат. Чтобы меня успокоить, Оддо обычно начинал говорить, что вот, мол, погляди, Джермена тоже постоянно таскают на допросы. Я кричал в ответ, что мне плевать, что делают с Бобби, я желаю, чтобы меня оставили в покое.