Буало-Нарсежак - Любимец зрителей [сборник]

К собственному удивлению, он очутился перед галереей. У входа уже собралась толпа. Останавливались такси. Шаван заколебался, ощутив смутный стыд, как будто собирался просить милостыню, но никто не обращал на него ни малейшего внимания. Он вошел в помещение. Перед картинами уже образовалась толчея. Официанты в белых перчатках сновали с подносами. Шаван взял себе портвейн и тут засек сомнительную чистоту перчаток и лоснящийся черный галстук-бабочку официанта, что сразу же определило нелестное мнение об этом Борелли. Одна картина, которую он разглядел между двумя головами и стеной плеч, его поразила. На ней изображалось как бы столкновение разноцветных кубов, сливавшихся в черноватые пятна. Худощавый господин с лихорадочным блеском в глазах объяснял своему спутнику:

– Это ранний период Борелли. Как вы легко заметите, вместо того чтобы идти от реализма к абстракции, он прошел обратный путь – от нефигуративности к некоему веризму, который не лишен очарования… и позволил ему заработать баснословные деньги, – с издевкой добавил он. – В особенности на портретах. Один из них совершенно неповторим. Пойдемте!

Шаван последовал за ними. Помещение галереи имело форму руки, согнутой в локте. Толпа становилась все плотнее. Время от времени ему все же удавалось из-за спин углядеть хотя бы кусок картины: там – море, тут – группу игроков в шары.

– Вот мы и пришли, – сказал мужчина с горящим взором, – можно сказать, пришли. Нужно еще, чтобы нам дали подойти ближе.

Он протиснулся между двумя женщинами в норковых шубках и мало-помалу высвободил место для своего спутника и Шавана, следовавшего за ними по пятам. В шуме голосов он разобрал: «Это “Портрет Лейлы”!»

Внезапно Шавана вынесло водоворотом в первый ряд. «Лейла» оказалась Люсьеной.

Сердце его колотилось, и он тщетно отказывался признавать очевидное. Коль скоро на картине изображена Лейла, это не могла быть Люсьена. Он приникал к полотну, склонял лицо, словно рассчитывал учуять на этой картине, пахнущей лаком, знакомый ему запах.

«Не нужно мне было пить», – подумал он.

Мужчина с печальными глазами, протянув руку, пальцем проводил в воздухе невидимую кривую.

– Эта модель, – говорил он, – эта гибкая линия шеи… Сколько же тут сладострастия… Она говорит вам куда больше, нежели обнаженное тело!

«Неправда! – беззвучно вопил в Шаване незнакомый голос. – Это неправда! Прошу вас, оставьте Люсьену в покое!»

– Лейла? – переспросил второй. – А как переводится это имя?

– Ночная услада. И такое имя ей идеально подходит. Знаете, ведь в ее жилах течет арабская кровь. Гениальная находка Борелли состоит в том, что он придумал ей такую прическу, которую дополняли серьги в форме полумесяцев, сжимающих звезду.

– Она постоянная его натурщица?

– О! И не только это, как я подозреваю. Борелли всегда был не промах по части женщин.

Оба отошли назад и исчезли, оставив Шавана один на один с картиной.

«Какое мне до этого дело? – сказал он себе. – Ведь о том, что у нее есть любовник, я догадывался». Но заставить замолчать внутренний голос не удавалось. «Люсьена, скажи им, что это твой двойник. О господи! Я же знаю, что это двойник!»

Само собой, это был двойник. Он обернулся, чтобы попросить еще портвейна. Руки дрожали, как у наркомана, и он расплескал вино на лацкан пальто. Лица с огромными глазами, в которых отблески заменяют взгляд, встречаются в странах Средиземноморья сплошь и рядом. И этот цвет лица – как чуточку перезревший персик, забытый на дереве, – там самый распространенный. В Ницце, к примеру. Шаван машинально посмотрел на часы. Девятнадцать семнадцать. До прибытия поезда осталось чуть более часа. Мысли заходили одна за другую. Качаясь из стороны в сторону с пустым бокалом в руке, оглушенный шумом голосов, Шаван был уже не способен мыслить связно. Он был уверен лишь в одном: то была Люсьена. И вот доказательство…

Не без труда прошел он обратно и снова оказался перед портретом Лейлы. На этот раз всякие сомнения отпадали. Она была причесана и загримирована художником так, чтобы придать ее лицу необычную привлекательность, но достаточно было прикрыть ладонью парик жгучей брюнетки из прямых волос наподобие гладкой шерсти животных, придававших ее голове вид кошачьей мордочки, чтобы вновь обрести настоящую Люсьену – ту, которая день-деньской болталась по дому, не снимая халата, с двумя жидкими косичками за плечами. С мужем не считаются. Выходя с ним на люди, она, бывало, накручивала чалму вокруг коротко остриженных волос. Парик и румянец на щеках припасены для любовника, для страсти. «Ночная услада»… Иначе говоря, потаскуха. Шлюха!

Шаван разглядывал картину, оцепенев от изумления. Как при многократном экспонировании, он снова увидел похожие черты под повязкой на восковом лице, а за ним – еще одно – лицо спросонья, повседневное, на которое он уже так давно перестал обращать внимание. Он чувствовал себя мерзко. А почем знать, нет ли у этого Борелли полотен намного более дерзновенных, нежели этот портрет по пояс? И не выставит ли он и их в один прекрасный день? Где он сам, этот Борелли? Шаван принялся искать глазами среди ширящегося наплыва приглашенных.

У входа гости приветствовали мужчину в темно-синем костюме с орденами – его еще не было в галерее в тот момент, когда пришел туда сам Шаван. Может, это и есть Борелли? Шаван подошел к вновь прибывшему.

– Господин Борелли?

Тот смерил его укоризненным и удивленным взглядом.

– Вы желаете видеть Венсана Борелли?.. Но, почтеннейший, ведь он умер полтора года назад. А я Берже, организатор этой ретроспективы.

Лицо Шавана залила краска.

– Прошу прощения… но я уезжал из Парижа…

Однако Берже уже повернулся к нему спиной и протягивал руку старику, буквально затерявшемуся в длинной шубе.

– Мой дорогой мэтр, – приветствовал он гостя.

Шаван покинул галерею вне себя от бешенства. У него было впечатление, что его просто-напросто выставили за дверь, что он не сподобился присутствовать среди художников, критиков искусства, журналистов – всей этой привилегированной братии… тогда как Люсьена… Никаких сомнений! Люсьену этот тип встретил бы со всей возможной предупредительностью. Он поцеловал бы ей руку, представил друзьям… Это было абсурдно, совершенно невообразимо! Она явилась бы сюда в пальтишке с кроличьим воротником, освеженном в современной прачечной-химчистке, в чалме! Хватит! Шаван перестал ощущать холод. Он шагал то быстро, то вразвалку – в зависимости от того, насколько ухватывал правду, которая от него то и дело ускользала.

Борелли вовсе не был ее любовником – им являлся некто другой, достаточно любивший ее… более того – достаточно гордившийся ею, чтобы заказать художнику портрет – «Портрет Лейлы». Что за несуразное экзотическое имя! И этот некто, должно быть, дарил Люсьене туалеты, в которых она нуждалась, когда он водил ее в какой-нибудь шикарный ресторан. Воображаю себе, как же она презирала вагон-ресторан «Мистраля»! Нет, решительно все рисовалось ему в черном свете. Если все то, что он себе сейчас навоображал, – правда, то почему же Люсьена продолжала жить с ним?.. Однако поскольку у него на все вопросы был готов ответ, он тотчас нашелся и сказал себе, что она, зная непримиримую честность Людовика, не решилась бы нанести удар старику. Тем более что являлась шлюхой «по совместительству».