Анатолий Степанов - Любить и убивать

Сырцов оставил «девятку» у Садового кольца и к дому пробрался не многим известным путем: через подъезд серо-синего дома на Садовой, а далее закрытым двориком, из которого был уже никому не известный выход к его подъезду — подвал, ремонтировавшийся беспечными предпринимателями. Для успокоения Сырцов помочился в подвале на свежештукатуренную стенку и одним броском достиг многолистного и толстого вяза, от которого до дверей было метров пять. Не успеют, если что, не должны успеть!

Меж дверей, подождав недолго, быстро набрал код и, ворвавшись в вестибюль, кинул себя на пол, попутно выдернув из-под мышки родимый «байард». Пол был прохладен, а вестибюль пуст.

Последняя возможная засада — в его квартире. Уходя вчера вечером, он просто захлопнул дверь, так что держал ее сейчас лишь английский замок. Стоя далеко сбоку, Сырцов, медленно повернув ключ, ударом ноги распахнул дверь и сжался в комок в бетонном уголке.

Потом, посвистывая, ходил по пустой квартире, гасил свет (он вчера его нарочно оставил), ликвидировал всяческое безобразие и скромно ликовал: хотя бы сегодня неприятностей не будет.

И ликовал зря, и насчет неприятностей ошибался. Бурно ожил телефон. Поколебавшись, снял трубку. Если Светлана, пошлет подальше.

— У вас что, любовница в Звенигороде живет? — недовольно спросила студентка Люба.

— Почему в Звенигороде? — задал тупой вопрос вышибленный из седла Сырцов.

— Вчера весь вечер и всю ночь звонила, сегодня с утра беспрерывно наяриваю, а вы, несносный ловелас, на лоне природы, как сомовский Маркиз, в любовные игры играете.

Сырцов пришел в себя и оскалился, как щука.

— Фразочку-то долго, наверное, придумывала?

— Долго. Времени-то у меня навалом было.

— Случилось что-нибудь, Люба?

— Случилось. У меня ухажер новый появился.

— Я серьезно, Люба.

— И я серьезно. Сначала незаметно ходил за мной с самого раннего утра, не делая никаких попыток познакомиться, а когда понял, что я его засекла, сразу же пристал как бы от обуревающих его чувств.

— А может, они его и вправду обуревают?

— Я что, обуреваемого от необуреваемого не отличу?

— Я — обуреваемый или необуреваемый?

— Вы — беспечный и легкомысленный. Неужели не понимаете, что за всеми этими подходцами одно — поиск Ксюши.

— Давайте, Любаша, про подходцы.

— Подходцы — элементарные: вроде он меня давно уже заприметил, месяца полтора как, а подойти от застенчивости боялся потому, что я чаще всего с подружкой была, с высокой такой, худенькой брюнеткой. А теперь брюнетки нет, и он подошел. И сразу же поинтересовался, не поссорились ли мы с брюнеткой.

— И долго вы с ним беседовали?

— От памятника Энгельсу до Мансуровского.

— Много успели. Каков он?

— Красавчик. Вроде Ваньки Ряузова. По-моему, не шибко умен.

— Что ж, спасибо за информацию, Люба.

— Ну и ну! Вы думаете, это все? Я специально для вас согласилась на свидание с ним.

— Неужто вам неизвестно, что инициатива наказуема! Когда свидание?

— Через пятьдесят минут. В восемь. Опять же у памятника основоположнику. Вам ведь хочется на него посмотреть?

Не очень-то и хотелось, но придется. Ни душика тебе, ни тахты. Сырцов непроизвольно вздохнул и проинструктировал:

— Вы, Люба, минуток на десять — пятнадцать опоздайте, ладно? Я там без вас немного покручусь, осмотрюсь…

— А потом за нами будете незаметно следить, да? — азартно догадалась Люба.

— Только Бога ради, не старайтесь меня обнаружить! — испугался Сырцов.

— Я — дура, да? — обиделась Люба и повесила трубку.

Машину он оставил в Хрущевском и пешком спустился по Пречистенке к весьма гордому собой Энгельсу. Хорошее место для работы: все просматривается насквозь, масса уголков для неподозрительного пребывания в них.

Сырцов устроился в щеголеватом иностранном прозрачном домике — новой остановке тридцать первого троллейбуса.

Красавчик появился без пяти восемь. Прочитал его Сырцов на втором его круге: перейдя Саймоновский проезд у ресторана «Трен-Мос», красавчик прошел мимо бара, сапожной мастерской, магазина «Книги» и у Сбербанка пересек Остоженку. Постоял у лотка с булочками, купил розанчик, живо сожрал.

Просек его Сырцов, понятно, раньше, когда тот завершал первый круг от Энгельса через Пречистенку, мимо метро, на переход Волхонки, но стопроцентно прочитал вот сейчас: красавчик совсем рядом от него, жадно жуя и не двигая головой, старательно осматривался — ворочал глазами. В пределах первоначального профессионализма, но можно было бы и помастеровитее.

Не знал красавчика Сырцов и не видел никогда, это точно. Подкачан чрезмерно (видимо, помимо культуризма еще и анаболики), голова маловата для искусственно развитых плеч, но лицо миловидное, даже нежное, с прямым носом, пышными губками, четким подбородком, одет классом выше рядовых быков: без особого металла башмаки, хорошие, скорее всего пошитые на заказ темно-серые легкие брюки, маечка-фуфаечка с рукавами. Но розанчик лопал скверно, откусывая и глотая, как гусак.

По первому впечатлению — без связного, но следует окончательно в этом убедиться, когда появится Люба. Красавчик проделал малый круг, окольцевав скамейки у памятника, поднялся на выложенную плитами площадку и уселся наконец. Судя по всему, красавчик не курил — не потянулся после перекуса за сигаретами, и поэтому сейчас ему делать было нечего. Изредка, широко разевая пасть с отменными зубами, зевал. Обуреваемый чувствами-то!

Люба была точна, как караул у Мавзолея: явилась ровно в двадцать пятнадцать. Сырцов сморщил нос от удовольствия: в нахально обнажавшем все, что можно, платьице она была чиста, свежа и невинна, как весенний букет ландышей.

Смеясь, поздоровалась с красавчиком, уселась рядом. Красавчик, скотина, подняться навстречу даже и не подумал. Но и знака никакого условного не подал. Теперь надо ждать, когда парочка встанет и пойдет. Но пока красавчик шевелил пухлыми губами, а Люба даже с некоторым изумлением смотрела на него. А он все говорил, говорил, говорил. Она не выдержала, вскочила на ноги и опять засмеялась. Красавчик тоже встал, и они пошли. Она — впереди, он — сзади. Сигнал не подал, один, значит, на вольной охоте. Теперь говорила и говорила Люба, причем не сбиваясь с явно намеченного маршрута — в сторону своего дома. Говорила, наверное, о том, почему ей нужно быть дома, а не с таким неотразимым красавчиком. Красавчик изредка хватал ее за руки, сукин кот, старался переубедить и увлечь в неведомые, чертоги забвенья и наслаждений. Начистил бы ему рыло Сырцов с большим удовольствием.

Дошли до Мансуровского, встали на углу. Красавчик шариковую ручку достал и бумажку (вроде доллар), на ней Любин телефон записал. Зря, конечно, она ему номер сообщила, но, с другой стороны, иначе не отвяжешься, да и лишние подозрения вызовешь. Ну, прощайся с ним, девочка.