Анатолий Степанов - Любить и убивать

— Проверочный звонок Ростиславу после смены? — мгновенно сообразил Сырцов.

Смирнов кивком согласился с ним. В гостиной они сидели вшестером: Смирнов в кресле, Лидия Сергеевна в кресле, Спиридонов, Казарян, Сырцов на диване, а поодаль на пуфике — Люба.

— Что мы пока можем отдать Махову? — продолжил Смирнов. — Пятерку в подвале? Труп Решетова? Высокоинтеллектуальные рассуждения по поводу разветвленной организации наемных убийц? Скелеты на дачном участке Гольдина?

— Немало, — твердо сказала Лидия Сергеевна.

— А где схема организации? Где доказуемые связи?

— Ты забыл про арсенал у Ростислава, — перебил Казарян.

— Я ничего не забыл. Все это хорошо, но Рузанов центровал все. А теперь нам и милиции — искать его и искать.

— Наверное, так и было бы, — опять возразила Лидия Сергеевна, — если бы Рузанов был свободен от всего криминальной свободой — свободой вседозволенности, свободой безответственности…

— Как вы сказали, Лидия Сергеевна? — некультурно прервал ее Сырцов.

— …Свободой вседозволенности, свободой безответственности, — холодно повторила Лидия Сергеевна. — Я могу продолжать, Георгий?

— Продолжайте, продолжайте! — радостно разрешил Сырцов.

— А он любит женщину, любит много лет страстно и безответно. Он не уйдет от Светланы далеко, он двадцать с лишним лет не может от нее уйти. Зона поиска Рузанова определена его безнадежной любовью.

— Откуда вы про эту любовь знаете? — вновь не очень вежливо спросил Сырцов.

— Люба, вы не могли бы оставить нас на минутку? — ласково попросила Лидия Сергеевна. — Только не обижайтесь, Бога ради.

— Я не обижаюсь, — сказала Люба и ушла на кухню к Варваре.

— А все-таки обидели, — не стерпел Сырцов.

— Я бы еще более обидела ее дальнейшим рассказом. Ради тебя, ради твоего спокойствия стараюсь. Так вот про любовь, Жора. Идиотский снайперский выстрел в тебя после того, как ты будто на сцене при полном освещении совокуплялся, или скажем вежливее — совершал половой акт со Светланой, — первое и наивернейшее доказательство этой любви. Само по себе твое убийство в тот момент было бессмысленно и опасно для снайпера. Менты после убийства бывшего коллеги пошли бы с таким мелким неводом, что кое-какие рыбешки из его косяка наверняка попались бы в сети. А он выстрелил. Выстрелил неудачливый любовник в счастливого соперника.

— Логично, но недостаточно, — возразил сердитый Сырцов.

— Я спрашивала у Ксении, Жора. Она подтвердила, что Рузанов любит Светлану давно и безнадежно. Поэтому будто бы и опустился, в бомжи подался.

— Ты ведь, Жора, в начале Лидиного рассказа со страшной силой обрадовался чему-то, — встрял в беседу Смирнов. — Чему ты обрадовался?

— Я догадался, кто звонил мне по телефону, сообщая о похищении Любы, — торжественно заявил Сырцов и замолк, ожидая нетерпеливого понукания.

— Не томи, — попросил Смирнов.

— Образованный бомж по кличке Бидон. Когда мы с ними мило беседовали за бутылочкой, я сказал слова, очень похожие на нынешние слова Лидии Сергеевны об их свободе как свободе безответственности. И ночной мой телефонный корреспондент безотчетно спародировал эти слова в одной из своих иронично-грозных фраз.

— Жора, Бидона сюда немедленно! — полковничьим рыком приказал Смирнов. — Только бы не испарился, только бы не испарился!

— Я пойду, — согласился не спавший сутки Сырцов. — Только клифт какой-нибудь дайте камуфляж немного прикрыть.

Спиридонов исчез на минутку, вернулся с щегольской курткой и сказал:

— А все-таки Лене Махову надо звонить сейчас.

— Только после беседы с Бидоном, — безапелляционно решил Смирнов.

Бидон был на месте. Сырцов точными ударами башмака по ящичкам смел с лица земли жилище бомжа-интеллёктуала, и бомж-интеллектуал обнаружился во всей своей красе. На замусоленном и рваном тюфячке, сжавшись в комочек, спал или делал вид, что спит, столь любезный сейчас сырцовскому взору Бидон. А рядом — опорожненная четвертинка, подернутый коричневатой мутью граненый стакан, тоже пустой, толстый надкусанный ломоть черного хлеба, мятые стрелы зеленого лука…

Понт, туфта! Все тем же правым башмаком Сырцов отвесил удар по бидоновской заднице и вслух повторил:

— Понт! Туфта!

Бидон невинно открыл глаза и осведомился хриплым со сна голосом:

— А Малыш еще не приходил?

Ой, какой неосторожный гражданин! Во второй раз неосознанной фразой подставился. Малыш сегодня, вероятнее всего, чистый, бритый, по-хорошему поужинавший, спал в свежей пижаме на крахмальных простынях. А ночную смену бомжового бытия отрабатывал Бидон.

— Сейчас в рванину переоденется и придет, — пообещал Сырцов.

— Ты — Сырцов? — как бы только что узнав собеседника, спросил Бидон, устраиваясь на тюфячке по-турецки. — Сыщик-моралист?

— Вставай, Бидон. Пойдешь со мной, — распорядился Сырцов.

— На дискуссию о нравственных устремлениях новой России? — вежливо осведомился Бидон.

— Ага, — подтвердил Сырцов и за грудки поставил его на ноги. Ярость, отвращение, лихорадочная усталость после прошедших суток требовали хотя бы маленькой разрядки. Он в полную свою силу ударил Бидона правым крюком в челюсть. Бидон отлетел метра на три, но удачно — на отброшенные Сырцовым ящики — и там совсем притих. Сырцов подошел к нему, присел на корточки, ждал, когда бомж оклемается. Бидон открыл глаза минуты через полторы. На этот раз Сырцов попросил:

— Пойдем со мной, а?

— Никуда с тобой не пойду, — неожиданно твердо и внятно (Сырцов даже удивился: в челюсть-то врезал ему прилична) сказал из ящиков Бидон.

— Ненужные осложнения для тебя и для меня, — постарался разъяснить ему ситуацию Сырцов. — Тебе придется терпеть весьма болезненные побои, а мне, сильно уставшему после бессонной ночи, тащить бесчувственное тело до лаза и в машину втаскивать. Может, без лишних разговоров ты на своих двоих пойдешь?

Бидон выкарабкался из груды ящиков, встал, нежно потрогал свою потревоженную челюсть, злобно глянул на Сырцова и поинтересовался:

— А если я закричу?

— Кричи, — разрешил Сырцов и тут же спросил: — Ты — нервный?

— Очень, — с гордостью ответил Бидон.

— Тогда я на тебя браслеты надену.

В казаряновской «Волге» закованный Бидон вел себя смирно и в спиридоновский дом позволил ввести себя, не сопротивляясь.

В гостиной все в том же составе сидели гости и хозяева многострадальной квартиры. При виде Бидона Смирнов ощерился-улыбнулся, как великий актер Смоктуновский, на все свои тридцать два пластмассовых зуба.

— Ишь ты какой! — ларково глядя на Бидона, оценил он его. Вгляделся в бомжа внимательней и в порядке предложения спросил: — А что, если мы его разденем и отмоем, Жора?