Анатолий Степанов - Любить и убивать

— Орете, орете… — раздраженно заметил Казарян. — Поспишь тут!

— Не спал, но храпел, — фальшиво удивился Алик. — Какое странное явление природы!

— До свидания! И всем громадное-громадное спасибо! — удаляясь с Лидией Сергеевной, попрощалась Люба. Со всеми, но не с Сырцовым, на которого она и не посмотрела, уходя.

Вернулся вялый и какой-то нерасторопный Махов. Сел в кресло, рассеянно осмотрелся, отстучал пальцем по столешнице журнального столика нечто вроде собачьего вальса. Вдруг спохватился — дело есть дело:

— Роман Суренович, у меня к вам громадная просьба. Понимаю, вы устали до чертиков, но… Внизу моя машина, шофер предупрежден. У сокольнического санатория-профилактория вас будет ждать группа Демидова. Покажите ей прямую дорожку к тому схрону, а?

— Жорка — молодой. Пусть уж он, — возразил вымотанный ночными приключениями Казарян.

— Жора пока мне здесь позарез нужен. Не в службу, а в дружбу, Роман Суренович!

Казарян без малейшего энтузиазма поднялся с уютного дивана и глянул на Смирнова.

— Сделай, Рома, — попросил и Дед.

— Дай выпить, Варвара, — потребовал Роман и через кухню отправился в путешествие.

— Пошептаться надо, — признался Махов.

— Я лишний? — поинтересовался Спиридонов.

— Да нет. Послушайте, если хотите.

В кабинете Махов начал беседу на любимый свой манер — словно дубиной по голове:

— В восемь часов двадцать минут сегодня в своем домашнем кабинете застрелился новоиспеченный вице-президент объединенного «Департ-Домус-банка» Логунов Валентин Константинович.

— Так. — Смирнов, только-только усевшийся на свое любимое место, встал. Еще раз произнес: — Так. И опять — по несчастной Ксюшке. За что?

— Кто сообщил о самоубийстве? — быстро спросил Сырцов (не до лирических переживаний ему было). — И когда?

— Горничная Элеонора Есипова. Сразу же после выстрела.

— Кто еще был в доме? — все торопился, торопился Сырцов.

— Никого. Жена Логунова ночевала у отца на даче.

— А охранник?

Не было, не было охранника! — разозлился наконец Махов. — Его хозяин отпустил, не собираясь ехать сегодня на работу…

— …Как сказала Эля, — догадался Сырцов.

— Так мы едем? — задал основной вопрос Махов.

— Жора поедет, — решил Дед. — Он тебе действительно нужен: весь дом под его прожектором был. А я к Ксении поеду. Я там нужней. Лидку дождусь, и вместе с ней поедем. — Он все-таки опять сел, растер ладонями лицо и стал совсем старым.

Махов, глядя на Сырцова, требовательно поднял брови: давай, мол, паренек, поспеши!

— Сейчас, — заверил его Георгий, подошел к Смирнову и тихо коснулся его плеча. — Я заловлю этого гада, Александр Иванович. Заловлю или застрелю как бешеную собаку.

— Поаккуратней выражайся при мне, Жора, — предупредил Махов.

— Не в этом сейчас дело, Георгий, — сказал Смирнов.

— А в чем? Что случилось, Леонид? — нервно, с порога спросила вернувшаяся Лидия Сергеевна.

— Логунов застрелился, — без подробностей ответил Махов.

— Значит, я еду к Ксении? — спросила у Смирнова Лидия Сергеевна. — Не прошло и десяти минут, как мы расстались.

— Я поеду с тобой, — сообщил Смирнов и встал. — Поехали.

— Ей и себе сердце рвать?

— Поехали! — рявкнул Дед. Лидия Сергеевна нежно взяла его под руку, и они отправились на улицу.

— Андрея Робертовича Зуева убережете до нашего возвращения? — поинтересовался Махов у Спиридонова, безмолвно сидевшего за столом.

— Уберегу, — пообещал Спиридонов.

Мертвая голова Валентина Константиновича Логунова и его согнутая в локте левая рука лежали на зеленом сукне письменного стола. Тяжелое старинное кресло с высокими подлокотниками не дало телу сползти на пол. Правая рука свисала почти до пола, на ковре, близ кресла, валялся изящный браунинг. Выстрел был произведен в висок и не разворотил голову, потому что пуля осталась внутри. От этого и крови на столе было не очень много. Но предусмотрительный Логунов на всякий случай положил предсмертную свою записку как можно дальше от себя: на самый угол письменного стола.

— Не начинали еще? — спросил Махов у старшего.

— Вас ждем, — ответил тот.

Махов, привычно стараясь ничего не касаться, склонился над запиской. Сбоку читать было неудобно, но он читал сбоку — не хотел трогать и двигать исписанный листок. Позвал Сырцова:

— Жора, прочти-ка и ты.

Неудобно изогнувшись, Сырцов читал: «Ксения, дочка! Ты настолько меня презирала и презираешь, что просто не можешь представить, как я тебя люблю. Мерзкая, ломаная, противоестественная жизнь нашего семейства не дала возможности мне ни разу — ты представляешь, как это страшно! — ни разу поговорить с тобой просто как отец с дочерью: откровенно и с любовью друг к другу. Нас старательно разъединяли для того, чтобы каждый из нас двоих был в одиночестве, отъединённым от всех и потому не представляющим опасности людям, которые окружают нас. Я — преступник, Ксюша. На моей совести черные дела, я непростимо виновен перед Богом и людьми. Тени насильственно ушедших из жизни стоят за моей спиной, и это еще одно доказательство моей вины. Я — виновен, я признаю себя виновным. Я ничего не хочу, кроме одного, я хочу, чтобы ты знала: я очень тебя любил. Можешь меня не прощать, но прошу: вспоминай иногда. Не прощай и прощай. Отец ».

— Убедительно? — осторожно спросил Махов.

— Для кого? — вопросом на вопрос ответил Сырцов.

— Не для кого, а для чего. Для самоубийства.

— Похоже.

— А если не стреляться собрался, а в бега? Тоже ведь подойдет, а?

— Тоже подойдет, — согласился Сырцов.

— Надумал что-нибудь? — постарался догадаться Махов.

— Пока нет.

— Ребята, — обратился Махов к своим, — можете начинать с записки.

Эксперт осторожно начал работать с листом. А внимание Сырцова и Махова привлек другой угол стола на котором стояли здоровенная (на взгляд около литра) бутылка «Джим-Бима», высокий захватанный стакан и чаша для льда, в которой была только вода. Бурбона в бутылке оставалось менее трети. Махов склонился к горлышку, понюхал и констатировал:

— Хорошая штука. Как по-твоему, он всю ночь пил?

— Во всяком случае, большую часть ночи. Он не хамски пил, по-иностранному: малыми дозами, со льдом… — Сырцов тыльной стороной ладони коснулся чаши с водой. — А водичка комнатной температуры. Лед давно растаял.

— И он продолжал уже хамски, без льда и закуски, — добавил Махов. — А письмецо дочке не слишком пьяное. Что на это скажешь, Жора?

— Пока ничего.

— Заладил как попугай: «пока! пока!» — разозлился было Махов, но его прервал спокойной и многозначительной репликой эксперт:

— Уже кое-что есть, Леонид.

— Ну?

— Подойдите сюда.

Сырцов и Махов подошли. Эксперт за самый кончик поднял записку. Под ней лежала тоненькая стопка бумаги. Эксперт указал на чистый лист: