Ян-Филипп Зендкер - Голос одиночества

«В беспрерывных поисках нового места…» Им нельзя здесь оставаться, здесь для них места нет. Да Лун захлопнул книгу и уронил голову на руки. Безропотно принять судьбу и оставаться верным самому себе. Да Лун видел одну‑единственную возможность сделать это, но пугался одной мысли о ней. Он мог бы убить и себя, и жену. Как‑то раз, спустя несколько недель после того, как Минь Фан заболела, он промучился этой идеей всю ночь, но с наступлением утра окончательно отбросил ее. Добровольно уходят из жизни только те, кому больше не на что надеяться. К таковым Да Лун тогда себя не относил. Кроме того, он не мог принимать решение за жену и не хотел оставлять детей одних. Но с некоторых пор все изменилось. Смерть родителей могла способствовать скорейшему освобождению Инь‑Инь. Что до второго пункта их условий, здесь Да Лун ей помочь не мог. Заберет или нет Инь‑Инь свои обвинения назад – решать только ей. Правда, он оставляет ее одну, без родителей. Да Лун задумался. Инь‑Инь почти тридцать. Совсем скоро она выйдет замуж, у нее появятся свои дети. Минь Фан ей в любом случае не помощница. Как долго еще сможет Да Лун опекать Инь‑Инь? Что станется с ней, если он заболеет, если умрет раньше Минь Фан? Рано или поздно он станет обузой дочери – это вопрос времени.

Как вообще приходят на ум подобные решения? Вызревают они в голове часами или возникают вдруг в неуловимом промежутке между мгновениями? Что, если Да Лун шел к этой мысли много недель, месяцев или даже лет, сам того не замечая? Как так получается, что человек устает от жизни? У Да Луна не было ответов на эти вопросы, он не принадлежал к числу тех, кто подолгу размышляет над обстоятельствами собственной смерти. Все, чего он хотел, – уйти по возможности быстро и безболезненно. Да перед этим как можно дольше прожить рядом с собственными внуками. И еще он хотел, чтобы в последний момент Минь Фан была рядом. О том, что из жизни можно уйти в любой момент, Да Лун до сих пор как‑то не задумывался всерьез. Теперь же эта мысль принесла ему какое‑то странное облегчение.

И все‑таки как это устроить? Действовать надо наверняка, иначе выживший будет обречен на страдания, вероятно не только душевные. Но как? – вот главный вопрос. Только не ножом. Он никогда не сможет перерезать вены Минь Фан. Да Лун принялся шарить по ящикам, аптечкам, шкафам, выгружая на стол всевозможные медикаменты. Собранного не хватало на двоих. Будь они здоровы, могли бы лечь вместе на рельсы. Но железная дорога слишком далеко, дотащить до нее Минь Фан Да Луну явно не под силу. Тогда что, крысиный яд? Или достать из сарая какие‑нибудь пестициды? Но Да Лун читал, что крестьяне, решившиеся уйти из жизни подобным образом, долго мучились перед смертью.

И тут ему пришла другая идея. Да Лун огляделся, встал, медленно обошел комнату. Слишком много дверей и окон. Хотя… Он прошел на тесную кухню, где едва хватало места для газовой плиты и старого очага, одной‑единственной полки и мойки. Одно окно, две двери. Да Лун провел ногтем по щели в оконной раме, покачал головой: «Ничего, все поправимо». Потом достал ножницы и полотенце, навалил на стол несколько покрывал, одеяло, старый пуловер и принялся нарезать вещи на длинные полоски, которые просовывал между рамами с помощью отвертки, чтобы не осталось ни малейшей щелочки. Тщательно законопатил зазоры между дверной рамой и дверью, ведущей во двор, после чего ему стоило немалого труда ее закрыть, а замочные скважины забил разрезанным на лоскуты посудным полотенцем.

Где ты, Да Лун, что ты делаешь? Ты как будто возишься на кухне, но я не слышу, чтобы гремела посуда или текла вода. Значит, ты не моешь посуду. Но тебя так долго нет, а ведь ты знаешь, как тяжело я переношу твое отсутствие. Иди сюда, Да Лун. Присядь на кровать. Расскажи мне, что ты задумал. Или просто поговори со мной, почитай мне вслух. Я хочу слышать твой голос, я не могу без него .

Время от времени он подходил к Минь Фан, подносил ей воды, держал ее за руки, еще более холодные, чем обычно. На какой‑то момент ему стало страшно. Имеет ли он на это право? С чего это он вдруг возомнил себя господином над жизнью и смертью? Но Да Луну приходилось действовать на свой страх и риск, ему не у кого было спросить совета. Собственно, относительно себя у него сомнений не возникало. Он был свободный человек, по крайней мере в этом отношении. Да Лун наклонился над кроватью и поцеловал жену в лоб, губы, шею. Потом осторожно подвинул ее к краю кровати, лег рядом и взял «Книгу Перемен» с ночного столика. Гексаграмма 33.

ДУНЬ. БЕГСТВО.

«Итак, обстоятельства таковы, что время благоприятствует продвижению враждебных сил. В этом случае лучший выход – отступление, только таким образом и можно достичь успеха. Но подготовить свой отход нужно как можно более тщательным образом. Отступление не бегство. Оно маневр, признак силы. И пренебрегать им не следует».

Вот теперь я поняла, что ты задумал. Ты уверен, Да Лун? Я не имею силы возражать тебе. Надеюсь, ты отпустишь меня одну. Ты еще слишком молод. И ты здоров.

Снаружи сгустились сумерки. Да Лун поднялся, вышел, присел на ступени лестницы, закурил. Был теплый вечер. Нет погоды ласковее, чем в мае. Воздух еще не такой влажный и жаркий, как летом, но уже не такой холодный, как ранней весной, когда малейшее понижение температуры чувствуешь каждой косточкой. На крыше сарая щебечет птица, слышится отдаленный гул автобана. По железной дороге громыхает грузовой состав.

Неужели это единственный выход? Конечно нет, но единственно приемлемый. Да Лун устал, страшно устал. «Если вода уходит из озера…»

Когда птица улетела, он вышел во двор. Снял с веревок белье и сложил в бамбуковую корзину, собрал окурки, тщательно разровнял песок метлой. Те, кто придет в этот дом позже, не должны думать, будто Да Лун бежал, бросив все, – пусть даже такое и невозможно с Минь Фан на руках. Они не бегут, они уходят. А уход, если только он тщательно спланирован и подготовлен, есть признак силы и мудрости. Так написано в «И‑Цзин».

Да Лун отыскал в шкафу ночную сорочку, которую Инь‑Инь подарила матери незадолго до своего отъезда в Пекин. Длинные рукава украшали изящные рюши, грудь – перламутровая вышивка с бантом. Впервые увидев это великолепие, Минь Фан смущенно рассмеялась и заметила, что слишком стара для такого белья. Инь‑Инь пришлось долго разубеждать ее. Зато потом Минь Фан стала надевать подарок Инь‑Инь слишком часто и в конце концов положила в шкаф из опасения, что ткань протрется до дыр раньше времени от стирок. Да Лун поднес сорочку к носу. Он старался уловить оставшийся на ней аромат Минь Фан, но чувствовал только запах стирального порошка и нафталина. Ко всему прочему, сорочка стала слишком велика для ее исхудавшего тела. Да Лун с трудом просунул в рукава негнущиеся, как палки, руки. Ему пришлось даже сделать надрез с задней части горловины, чтобы надеть сорочку через голову. Потом расчесал редкие седые волосы Минь Фан и заколол их похожей на палочки для еды шпилькой. Умыл ее и впервые за несколько дней подрезал ногти. «Высокородный тщательно готовит свое отступление и приветливо прощается со всеми». Осторожно подхватив жену под мышки, Да Лун перенес ее на диван, а потом выволок на кухню тяжелый матрас, расположив его на полу между стеной и очагом. Туда же поставил музыкальный центр, которому нашел место рядом с мойкой.