Ян-Филипп Зендкер - Голос одиночества

Что и говорить, вечер предстоял не из легких. Три женщины – три поколения одной семьи – не имели даже языка для свободного общения друг с другом. Мать могла говорить по‑кантонски с Кристиной и по‑мандарински с Инь‑Инь, но Кристина общалась с племянницей только по‑английски, то есть на языке, который мать понимала с трудом. А значит, Кристине предстояло поработать переводчицей.

Она не имела времени ездить на Ламму каждый день, поэтому забрала племянницу на пристани, сразу поразившись ее бледности и худобе. В ушах Инь‑Инь торчали наушники, она глядела куда‑то в сторону и прошла мимо тети, как будто не заметила или не узнала ее.

– Инь‑Инь?

Девушка вздрогнула:

– Прости, тетя, я тебя не видела. Слушаю музыку.

– Ничего страшного.

Кристина так и замерла, выпучив глаза на племянницу: кожа да кости.

– Я так плохо выгляжу? – испугалась Инь‑Инь.

– Нет, с чего ты взяла? – Кристина отвела глаза. – Просто выглядишь немного уставшей.

Они взяли такси до Ханхау. В машине Кристина расслабилась. Она рассказывала племяннице о достопримечательностях Гонконга, показывала аэропорт и парковую зону. Но Инь‑Инь слушала плохо и все время думала о чем‑то своем.

– Моя мама будет рада тебя видеть. – Кристина пыталась придать своему голосу как можно больше уверенности.

– Я тоже буду рада познакомиться с ней, – в тон ей отвечала девушка.

– Я купила шоколадные конфеты с кокосовой начинкой с острова Хайнань – ее любимое лакомство. Можешь ей их преподнести, она очень обрадуется.

– Спасибо, – отвечала Инь‑Инь. – Но я купила ей фотоальбом с видами Шанхая.

Одно другому не мешало, но ответ Инь‑Инь прозвучал как отказ. На некоторое время Кристина опешила.

– Конечно, альбом лучше, – наконец сказала она. – А конфеты пусть будут от меня.

Ресторан располагался на четвертом этаже торгового центра. У Цзе уже сидела, низко склонившись над столом и глядя куда‑то перед собой. Вместо красного жакета, который Кристина подарила ей на прошлой неделе, мать надела старый, потертый жилет. Небрежно подколотые волосы растрепались, и седая прядь падала на лицо.

– Познакомься, мама, это Инь‑Инь, – только и смогла произнести Кристина, ног под собой не чувствовавшая от страха.

У Цзе откинула седую прядь и внимательно посмотрела на внучку, словно искала в ней сходство с умершим сыном. Потом встала, ударившись о спинку стула, сухо приветствовала Инь‑Инь и снова села. Девушка вежливо поклонилась и вручила бабушке подарок. Та бегло пролистала альбом и отложила в сторону:

– Спасибо.

Подоспевшие официантки принялись разворачивать салфетки и разливать чай. На столе появился арахис и яйца с имбирем и горчицей. Но официантки вскоре исчезли, и тогда над столом повисла гнетущая тишина.

Оглядев помещение, Кристина усомнилась в правильности своего выбора. Комната оказалась действительно уютной, но уж очень большой. За столом, где они сидели втроем, хватило бы места по крайней мере на двенадцать человек. Даже царившая здесь безупречная чистота показалась Кристине неуместной, потому что явно смущала У Цзе, привыкшую ужинать в шумных, переполненных залах, с заляпанными скатертями и усеянным крошками полом.

Инь‑Инь старалась казаться непринужденной и все время о чем‑то говорила. Но У Цзе оставалась такой же хмурой и на вопросы внучки отвечала односложно. Кристина не стала бы придавать этому значения, поскольку знала привычку матери держаться настороженно даже с самыми близкими людьми. Но Инь‑Инь, не привыкшая к подобному обращению, могла истолковать это как знак недружелюбия. Поэтому Кристина решила направить разговор в другое русло.

– Инь‑Инь играет в оркестре, – заметила она, уважительно кивая в сторону племянницы.

– В нашем роду никто этим не занимался, – холодно отрезала У Цзе, как будто тем самым отказывала Инь‑Инь в праве считаться ее родственницей.

– Ее мать была учительницей музыки и пела, – добавила Кристина, воздержавшись от перевода последней реплики.

– Так, так… Ну и много ли зарабатывают музыканты? – У Цзе насмешливо уставилась на внучку.

Кристина перевела вопрос.

– На этом не разбогатеешь, но на жизнь хватает, – смутившись, призналась девушка.

У Цзе неопределенно кивнула.

Беседа продолжалась в том же духе. Инь‑Инь о чем‑то спросила бабушку по‑мандарински, та отвечала односложно, не поднимая на внучку глаз.

– Что ты ей сказала? – обратилась к племяннице Кристина.

– Поинтересовалась ее здоровьем.

– И?

– Плохо, ответила она.

– А еще?

– Я спросила, каково ей живется в Гонконге. Бабушка сказала, что, наверное, бывает и хуже.

Кристина вздохнула. Ей вспомнилась китайская поговорка, которую так любил повторять ее школьный учитель: «Легче перенести горы с места на место и повернуть реки вспять, чем изменить человеческую природу».

Все верно, по крайней мере в отношении ее матери.

Четыре юные официантки принесли рис, тофу и овощи. Официант поставил на стол утку и торжественно предъявил восемь изысканных начинок. Семена лотоса, каштаны, два сорта грибов, ветчина, финики, гинкго и высушенные на солнце морские гребешки – все было на месте. Кристина, по своему обыкновению, заказала много, но от утки исходил такой аппетитный запах, что даже лицо У Цзе на минуту просветлело. Официант удалился, и женщины принялись за еду.

Кристина попыталась было оживить беседу и спросила Инь‑Инь о Сяо Ху, попытках поступить в симфонический оркестр и планах на будущее. Ответы переводила матери на кантонский. Мать покончила с уткой, выплюнула на тарелку косточки и взяла тофу, не проявляя ни малейшего интереса к теме разговора. Она никогда не отличалась общительностью, и все же ее сегодняшняя неприветливость настораживала Кристину. Почему У Цзе так холодна с внучкой? Почему все время молчит, словно не желает ее знать?

Когда два месяца назад Кристина рассказала матери о Да Луне, реакция той была не менее загадочной. Больше двух недель Кристина, сама не зная почему, боялась признаться матери, что видела в Китае своего брата. Лишь узнав о беременности, когда объяснение с матерью стало неизбежным, Кристина решила выложить все сразу. Да Лун пережил Культурную революцию и выучился на инженера! Женился, у него родилось двое детей. Но это была только половина рассказа, потому что сейчас Да Лун уже мертв. Кристине отказывал голос, она не представляла себе, как сообщить об этом матери.

У Цзе выслушала ее, не меняясь в лице. Только кивнула пару раз да под конец пробормотала что‑то невразумительное.

«Мама, что с тобой?!» – закричала Кристина. «Ничего», – ответила У Цзе. Кристину прошиб холодный пот. Ничего. Невыплаканные слезы, невысказанные слова, скрытая боль – она знала, что стоит за этим.