Ян-Филипп Зендкер - Голос одиночества

– Скажи теперь, что нам ничего не следовало предпринимать.

– Нет, так я не думаю. Вы ведь многого добились. Но я… вел себя слишком легкомысленно и хочу перед тобой за это извиниться.

Инь‑Инь кивнула, откинула голову на спинку сиденья и прикрыла глаза.

– Как там было? – услышала она дрожащий голос Пола. – Я имею в виду…

Она ожидала подобных вопросов, но по‑прежнему ни с кем не хотела делить пережитое: ни с Полом, ни с братом.

– Не хочу об этом говорить.

Некоторое время они молча сидели друг напротив друга.

– Ты веришь в китайскую астрологию? – неожиданно спросил Пол.

– Да, конечно, – удивилась она. – А почему ты спрашиваешь?

– Потому что недавно я был у астролога, и он предсказал мне, что в этом году я подарю человеку жизнь. Это сбылось.

– И?.. – Она все еще не понимала, к чему он клонит.

– Он же говорил мне, что я отниму жизнь, то есть даже если и не убью человека собственными руками… Это не может быть про твоих родителей, как ты считаешь?

Инь‑Инь задумалась.

– Ну… в каком‑то смысле – да. – Она вымученно улыбнулась. – А почему ты не рассказал мне этого раньше? Что он еще тебе напророчил? Чего мне остерегаться?

– Больше ничего.

В этот момент зазвонил мобильник. Кристина. На работе ее вырвало, и теперь она едет домой. Она извинялась и надеялась, что завтра сможет приехать на Ламму.

– Хочешь перекусить в городе? – спросил Пол. – Или, может, накупим продуктов и дома я что‑нибудь приготовлю?

– Ты готовишь? – в изумлении округлила глаза Инь‑Инь.

– И очень неплохо, как полагает Кристина, по крайней мере.

– Тогда приготовь что‑нибудь. Только не из китайской кухни, я умоляю.

– Тогда что?

– Что‑нибудь особенное. Итальянское можешь?

Пол растерялся:

– Итальянское? Нет, не могу.

– А немецкое?

– Нет, только не это, – рассмеялся он.

– Ну, тогда готовить буду я.

– Ты? И что же ты умеешь?

– Спагетти с томатным острым соусом. Меня научила одна студентка из Рима. Там этот соус называется «иль классико». Вкус просто превосходный.

Они купили в супермаркете спагетти, банку консервированных томатов, лук, чеснок, морковь, оливки, свежий базилик, пармезан и бутылку тосканского вина – на последнем настоял Пол.

Инь‑Инь была в восторге и от парома, и от острова.

Пол тащил ее чемодан в гору и добрел до дома совершенно без ног.

Детские вещи – вот первое, что бросилось в глаза Инь‑Инь в прихожей.

Пол проводил ее в гостиную, где все было белым, кроме красных светильников под потолком. Дом поразил ее чистотой: пол тщательно выметен, на полках ни пылинки. Инь‑Инь выглянула из окна в цветущий сад:

– Как здесь красиво! Настоящий рай.

– Спасибо. Хочешь чего‑нибудь выпить?

– С удовольствием. Кроме того, я проголодалась.

Инь‑Инь начистила на кухне лук и чеснок, потушила их в оливковом масле и добавила три измельченных стручка перца чили. Пол открыл вино.

Он подал ей бокал, и они чокнулись, не говоря ни слова.

Потом Инь‑Инь выложила консервированные томаты в горшок, поставила на огонь и растолкла их ложкой. Содержимое горшка пузырилось, разбрызгивая в разные стороны маслянистую жидкость. Пол наблюдал за процессом с барной стойки.

– Извини, я вымою твою плиту, – пообещала Инь‑Инь.

– Не обязательно, – успокоил ее Пол.

Она продолжала помешивать соус ложкой. Потом промыла базилик и нарезала его тонкими полосками.

– Ты похудела, – заметил Пол.

– Это плохо?

– Все зависит от конкретных обстоятельств. Ты ведь потеряла не только килограммы, так?

Странный вопрос. До сих пор Инь‑Инь не задумывалась ни о чем подобном.

– Что же еще я могла потерять?

– Не знаю, – пожал плечами Пол. – Это ведь не я просидел в тюрьме пять месяцев.

– Не ты, – несколько раздраженно согласилась Инь‑Инь.

Деликатная тема. Но Инь‑Инь не хотела отвечать, даже если вопросы Пола были интереснее, чем ее брата. Что она могла потерять в той каморке, кроме килограммов? Доверие? Может быть, хотя она и не могла сказать, к кому именно и в чем. Юношескую беззаботность, за которую ее так часто порицал отец? Похоже. Надежду на то, что мир можно изменить к лучшему? Ее она утратила уже после болезни матери.

– А я, наверное, немного прибавил, да? – Пол смотрел на нее серьезно.

– Прибавил? – переспросила Инь‑Инь. – В каком смысле?

– Я имею в виду не только вес, – ответил он, давая понять, что не желает углубляться в эту тему. Пол задумчиво глотнул из бокала. – Как долго ты пробудешь в Нью‑Йорке?

– Посмотрим. Недели две‑три, может, и дольше. Хочу подучиться там в музыкальной школе.

– Что ты там забыла?

– Я ничего там не забыла. Еду к подруге. Что за странные вопросы ты задаешь?

– Прости, не хотел тебя сердить. Я… я, собственно, просто хотел знать, как ты…

– А ты что, сам не видишь?

Как могла она объяснить ему то, чего пока не понимала сама?

Инь‑Инь убавила огонь, чтобы соус не подгорел.

– А у меня кое‑что есть для тебя, – вспомнил вдруг Пол и ушел на второй этаж. Назад он вернулся с помятым конвертом. «Для У Инь‑Инь» – она узнала почерк отца. Конверт был заклеен и запечатан красным сургучом.

– Откуда у тебя это? – удивилась Инь‑Инь.

– Он лежал в доме твоих родителей, на столе под книгой.

Инь‑Инь недоверчиво глядела на конверт:

– Но брат говорил, что они не оставили никаких предсмертных писем.

– Сяо Ху ничего не знает, я побывал в доме до него. – Пол смутился. – Письмо адресовано тебе. Прости, если я опять сделал не так.

Инь‑Инь взяла конверт, но вскрыть его не решалась, словно собиралась с силами. Мышцы на левом бедре начали подрагивать – нервный тик, последствие заключения. Кровь так и колотила в виски.

Моя Сяо Бай Ту!

Она опустила руки. Сяо Бай Ту – Зайчонок. Так они называли ее в детстве.

О чем мы думаем в последние мгновения своей жизни? О наших детях, о чем же еще. Вы – все, что от нас останется. Мы будем жить в вас и обманем смерть. Мысль о том, что мы оставляем вас одних, на некоторое время заставила меня усомниться в своем решении. Но ведь вы с Сяо Ху совсем взрослые. Вы больше не нуждаетесь в нашей помощи, напротив, совсем скоро мы станем для вас обузой. Возможно, это уже произошло. Ведь если бы не мои бредовые идеи, тебя не держали бы сейчас взаперти неизвестно где. Твои страдания на моей совести, и за это я прошу у тебя прощения. Господин Лейбовиц рассказал мне, что ты сделала. Я восхищаюсь твоим мужеством и горжусь тобой. Ты поступила правильно. Я никогда не был таким смелым. Это из трусости я совершил когда‑то самый страшный в своей жизни поступок, в котором до сих пор тебе не признался.

Инь‑Инь запнулась. Она не была уверена, что хочет знать, что именно сделал ее отец. Но смотрела на Пола так, словно ждала от него объяснений.