Виктор Иванников - Выбор нового пути борьбы

— Есть три вспышки!

Николай, принявший на себя командование, приказал:

— Карим, ты за один передний угол одеяла, я за другой, полковник за оба задних. По команде приподнимаем командира, выскакиваем, пригнувшись, наружу и под прикрытием дома в проделанный проход. Темп движения задаю я. Полковник, смотри не оступись и не урони. Три… два… один… Пошли!

Их марш-бросок был стремительным. Они буквально в секунды беспрепятственно проскочили до лесочка. Через сорок метров уже в лесочке их встретили встревоженные Егор и Гасан. Николай сунул свой угол Егору, Гасану приказал взять один из углов у полковника. Сам же, став направляющим, побежал впереди скорбного отряда. За ним, пригнувшись и держа на одеяле командира, ринулись все остальные. Через километр Николай поменялся с Егором, поставив его вместо себя направлять их путь. Через километр этого бега Егор поменял Карима, ещё через километр Карим поменял Гасана и так далее. Пробежав без остановки шесть километров, Николай приказал остановиться. Командира положили на сухое приподнятое место. Его рану принялся было осматривать хорошо разбирающийся в разных ранениях и зачастую исполняющего роль полевого санитара Егор. Но ему было приказано только поменять верхний слой простыни. Егор со слезами заменил уже пропитанную полосу на другой слой. Командир был всё это время без сознания, но дышал, правда, очень тяжело, как говорится в таких случаях, — через раз. Посмотрев на снятую полоску простыни, Егор повертел её и качнул скорбно головой:

— Пуля не вышла, скорее всего, засела где-то в области сердца. Его надо срочно на операционный стол. Счёт идёт на минуты, ну может быть не более часа. Николай вновь приказал поднять командира, указал направление. Бойцы опять бегом понесли своего наставника. А сам Николай, по взятой у него трубке, «вызвал» Илью и коротко изложил ситуацию. Выслушал ответ, бросился догонять. И вновь они буквально мчались, подгоняемыми услышанными от Егора словами.

Через двадцать минут они уже были на месте, назначенном Ильёй. Уложили командира на сухом месте, подстелив под одеяло всё, что смогли, буквально сняв всё с себя, накрыли находящегося в бессознательном состоянии самого дорогого для них человека. Приготовили оружие и, окружив его кольцом, залегли — приготовились ждать. Внезапно лежащий возле головы командира Егор увидел, как он поднял веки, мутным взглядом посмотрел в небо, но вскоре его взор прояснился. Бойцы мигом придвинулись к нему, почти вплотную. Егор держал его уже ледяную руку в своей ладони. Их учитель, наставник, с кем они прошли, казалось, всё, обвёл взглядом склонившиеся над ним лица.

— Сынки, — тихо, но внятно начал он.

Егор наклонился ещё ниже и, глотая комок, стоящий у него в горле, выдавил:

— Не надо отец, полежи молча. Скоро подъедет врач, и мы доставим тебя в операционную, потерпи… побереги силы.

— Не надо говоришь? — усмехнулся скорее глазами, чем губами их названный отец и на некоторое время впал в бессознательное положение, но вскоре его глаза вновь прояснились…

— Ладно, Егор… пусть будет так…

И вновь бессознательное состояние и прояснение. Видно было, они это отчётливо осознавали, только его могучая воля, напрягшая все ресурсы его мощного организма, не давала ему уйти в иной мир, не исполнить свой долг перед теми, кого он по праву считал своими сыновьями.

— Сынки… простите меня… не дал Вам жить, как все люди… Но Вы молодцы, крепко стоите на ногах, любите свой народ… настоящие мужчины… Я верю в Вас, горжусь Вами… Приказываю, — тут он вновь впал в бессознательное состояние, но также быстро «пришёл» в себя, — приказываю…, отныне у Вас должна быть нормальная жизнь.

Он снова потерял сознание, но могучим усилием воли заставил себя опять заговорить, продолжить то, что считал сейчас самым важным:

— У Сергея заготовлены на всех Вас… новые документы…, у него же и счета для Вас. Отныне Вы вольны сами распорядиться своей судьбой.

Снова потеря сознания и возвращение:

— Илья и Сергей… Вам помогут… Они… мне гарантировали, это во всех… Ваших попытках… в новой жизни…

И опять потеря сознания. Все вдруг поняли страшную истину — он жив, только вот этими словами, долгом перед ними! И он скажет всё, во что бы то ни стало, даже находясь на том свете! Вновь, придя в себя, продолжил:

— Но один из Вас… неволен… простите меня, ему придётся продолжить начатое нами дело… В Европе у нас три счёта. Каждый квартал с них надо снимать определённые суммы…, перечислять их на определённые счета… Ильи и Сергея…

Он снова потерял сознание, но усилием вернул себя:

— Они уже сами перечислят нашим подопечным и кому надо. Кроме нас им не на кого рассчитывать.

Он снова потерял сознание.

Эта борьба воли их командира со смертью заставляла замирать их сердца и молиться, молиться! Каждый из них был готов отдать всего себя, свою жизнь за этого человека, с кем они уже два десятка лет делили всё, не раз смотрели безглазой в её тёмные провалы. Хотя они понимали происходящее, но надежда — отчаянная, великая всё ещё была в их сердцах. Им верилось, что этот человек, их отец, являющийся для них примером мужественности, честности, верности долгу, сумеет и на этот раз выйти победителем, как это было не раз. Он снова заставил себя вернуться к ним на пороге, разделяющем бытие и небытие. Открыл глаза, совсем тихо, но все почему-то слышали эти слова, казалось, их воспринимают не уши, а сердца, души.

— Кто-то из Вас должен там поселиться, жить… простите меня… но это наш долг. Там есть дом… Я приобрёл его на этот случай. Все данные в моей записной книжке, она в жилете… Ещё раз, сынки, простите меня… Я Вас очень люблю, сынки… Вы… вы, — и тут него из уголков рта потекла кровь. Он вздохнул, на миг приоткрыл глаза, взглянул на усыпанное звёздами небо и вытянулся.

Все молчали, потрясённые увиденным, пристально вглядывались в дорогое для них лицо, не веря своим глазам, сердцам. Они молча плакали, как плачут в минуты величайшей скорби настоящие мужчины, способные перетерпеть великие муки, пойти на подвиг, не жалея своей жизни. Это не слёзы слабости, не слёзы физической боли или страха, это горькие молчаливые слёзы их душ по утрате того, кто был стержнем их жизни.

На шоссе появился микроавтобус. Николай поднял фонарик и, почти не видя от слёз его, три раза на ощупь нажал кнопку. Микроавтобус тут же затормозил. Из него выскочили двое и кинулись к тому месту, где они заметили три световые вспышки. Впереди широкими прыжками мчался Илья, за ним, не поспевая, нелепо размахивая докторским саквояжем невысокий, плотный мужчина в белом халате. Николай шагнул к подскочившему Илье, обнял и, глотая слёзы, с трудом произнёс: