Ярослав Зуев - Охота на рэкетиров

«Что за «АПРОДОС» такой?» — для виду хмурился Украинский.

«Автоматическое проектирование объектов динамических систем, — озорно улыбалась Света Украинская, — ну, или что-то в этом же духе».

«А, — чесал затылок Сергей Михайлович, — динамических… Ну, это хорошо, что парень учится. Это правильно. Компьютерщик, да?»

Вообще-то, паренек пришелся полковнику по душе. В отличие от тех, что окружали доченьку в Академии. Те в большинстве были сытыми недоумками, беззаботными отпрысками обладателей тугих кошельков. И учеба до лампочки, не учеба, а времяпрепровождение, и дня не мыслят без бара или кегельбана какого. «Вот и хорошо, что технарь, — успокаивал себя Украинский. Технарям полковник симпатизировал. — Только волосы эти, — хоть постриг бы кто…»

— Алло, папочка?! — звонко выдохнула в трубку Светлана.

— Доця?! С Днем Рождения, доченька. Ты уж извини, что так вышло…

— Ну что ты, папочка…

Пока Украинский говорил в трубку, трое других участников сцены по эту сторону линии внимательно наблюдали за ним. Следователь с Близнецом — с показным умилением, а Вась Вась — со скрытой надеждой: «Авось, поистине, сердце полковника возьмет, да и растопится…»

Повесив трубку, Украинский опять вздохнул.

— Сергей Михайлович? Этого в камеру? — нарушил молчание Следователь.

— В камеру? — рассеянно переспросил Сергей Михайлович. — В камеру? — в голове полковника звонким колокольчиком еще звучал голосок доченьки.

— Ну да… — повторил Следователь.

Полковник Украинский задумчиво покосился на Вась Вася. Тот сидел, затаив дыхание.

— Да пожалуй, что нет, — негромко проговорил Украинский. — Этого мы отпускаем…

К началу седьмого, когда Украинскому пришло время звонить Артему Поришайло с докладом, стало совершенно очевидным, что Валерий Протасов, Александр Атасов, заика по кличке Армеец и младший член банды, которого подельники называли Андреем, — рэкетиры из группировки Виктора Ледового. Кроме того, этот самый Андрей, согласно описаниям «Глиняных голов» и Бонасюка, идеально подходил на роль негодяя, отличившегося в субботу после обеда в сауне.

— Всю малину мне обосрал, молодчик… — потрясал кулаками Сергей Михайлович. Беспардонная наглость, с какой молодой бандит обвел вокруг пальца его костоломов, похитив Анну Ледовую со товарищи, Украинскому, как это не парадоксально, даже подняла настроение:

— Погоди, — многообещающе нахмурился полковник, — погоди-погоди, пионер хулев!.. Попадешься в руки, пожалеешь, что мама не свет пустила…

Впрочем, докладывать Артему Павловичу о досадном проколе, случившемся у подчиненных, Сергей Михайлович не спешил.

«Ничего ничего. Пускай побегают. Где-нибудь, да засветятся, — куда они денутся…»

Поэтому он достаточно бодро отвечал патрону, что все под контролем, ведется наблюдение. Короче — злодеи под колпаком.

— Ведем наружное наблюдение, Артем Павлович…

— Смотри, г-м, не упусти их, Сергей Михайлович, — посоветовал полковнику Поришайло. — Не исключено, Анна нас прямо к камешкам приведет…

«Пустите воды напиться, а то так жрать охота, что переночевать негде, — мысленно ответил Украинский. — И партнера бывшего на нарах сгнои, и миллионы тебе на блюдечке подай… Аппетит приходит во время еды, да, Артем Павлович?..»

— Оперативных данных на это нет, — попробовал возразить полковник.

— Это у тебя нет, — оборвал полковника Поришайло. — При малейшем изменении обстановки — немедленно информируй.

«Спешу и падаю», — злобно огрызнулся Украинский.

— По моей информации, Артем Павлович, Ледовой с супругой — как кошка с собакой живут. Постоянные ссоры, скандалы, иногда — с мордобоем. Маловероятно, Артем Павлович, чтобы при таких натянутых, мягко говоря, отношениях, муж жене столь круглую сумму денег доверил…

— Я тебе не говорю — «доверил». Я говорю — «приведет». При чем одно к другому, г-м?… — процедил в микрофон Поришайло. — А авантюрист Бонифацкий, по-твоему, даром вокруг Анны Ледовой вращается?! Свет клином сошелся на шлюхе сорокалетней?!

Вместо ответа Украинский закусил губу.

— Ладно, Сергей, — холодно бросил Артем Павлович. — Держи меня в курсе. — Поришайло качнулся в кресле вперед и пальцем оборвал соединение.

Распрощавшись с Сергеем Михайловичем, Поришайло некоторое время сидел неподвижно, словно какое-то языческое изваяние. Затем встал и неторопливо направился к бару. Извлек хрустальный фужер, бутылку армянского коньяка, тарелку с нарезанным дольками лимоном и стограммовый пакет сыра ломтиками. Установил спиртное с закусками на поднос и напевая «Комсомольскую богиню» Булата Окуджавы вернулся к креслу. Плеснул коньяк в фужер, полюбовался на свет, отхлебнул немного, подержал во рту и только потом сделал первый глоток. Прикрыл глаза, наслаждаясь блаженной теплой волной, медленно распространившейся по телу. Потянулся за сыром с лимонами, слегка пересыпанными тусклыми кристаллами сахара. Откусил и скривился от сковавшей рот оскомы.

— Г-м. Г-гм.

Сделал второй глоток. Отчего-то, совершенно неожиданно для себя, вспомнил закадычного приятеля молодости Левку Филяшкина. С Левкой они в комсомоле начинали, еще, г-м, при Хрущеве. Поришайло усмехнулся одними уголками губ. Забавный был паренек. Шебутной. А лимоны с сыром под коньяк были коронным Левкиным блюдом. Без них ни одна комсомольская пьянка не обходилась, а пьянки тогда — частенько случались. Славные были времена.

Поришайло попридержал было руку, потом как бы отмахнулся от самого себя и снова наполнил фужер. Славное времечко, что ни говори. Молодость всегда в радужных красках вспоминается. Даже шахтерам, г-м. А тем более, если провел ее так, чтобы не было мучительно стыдно за бесцельно прожитые годы. Как и учил матерый комсомолец Николай Островский, который еще и сталь обожал закалять.

— Славные, — вслух повторил Поришайло. Особенно, если не своды штольни или прокатный стан вспоминаются, а лето в комсомольских здравницах. Черноморское побережье Кавказа, либо Крым, на худой конец. Пирожки с вишнями — по пять копеек, вино молодое, шашлычок — вечером. Пляж отдельный, от прочего народа забором отгороженный. Море вроде и общее, а все равно — приятно. Женщины из прислуги понятливые. И без лишней скромности, г-м, чтобы долго уговаривать не приходилось. Незабываемое чувство торжества, когда к первому в жизни закрытому партийному распределителю прикрепили. Первый распределитель — как первая, г-м, любовь. Только слаще еще. Пускай для самого низового звена, для холуев, можно сказать. Ничего, г-м. Лиха беда — начало. Главное, что приобщился к касте избранных, хотя бы полноздри, но засунул в кормушку, из которой сильные мира сего хлебают. Хотя бы одной пяткой — но влез на первую ступеньку того самого паровоза, г-м, что вперед летит. Согласно известной революционной песне. Летит, как птица. Прямо по головам разного быдла внизу, радующегося зарплате в сто рублей, квартирам в хрущевках и поганой мокрой колбасе, добытой в результате трехчасового стояния в очереди.