Станислав Родионов - Глубокие мотивы: повести

— Вы же свидетель, — удивился Рябинин, стараясь, чтобы это удивление походило на изумление.

— А-а-а…

И ничего, кроме этого «а-а-а».

— Василий Васильевич, подробности не вспомнили?

Теперь удивился свидетель:

— Я позабыл, что и вам-то рассказывал.

— Меня вот что интересует, — отмахнулся от его слов Рябинин, — вы на берегу долго стояли?

— Ну, постоял, погулял… А что?

— Лодка куда плыла?

— На серёдку.

— Ну, а дальше?

— Так и пошла по озеру.

— В какую сторону? К Радостному ли, к монастырю…

— А промеж них.

Старик примолк, ожидая вопросов и вперившись в следователя любопытными чёрными глазками. Но вопросов у Рябинина не было. Ему казалось, что, спрашивая, он проваливается в пустоту и похож на человека, ловящего свою тень.

— А зачем же вы пришли? — всё-таки спросил Рябинин.

— Разузнать, не пойманы ли супостаты.

— Супостаты не пойманы, — буркнул следователь.

— Я и к вашему сотоварищу захаживал. Высокому-то, из милиции.

— Тоже насчёт супостатов?

— Насчёт всего.

— Ну и как он? — глупо спросил Рябинин потерявшим напор голосом: откуда старику знать, как он?

— Откуда мне знать, как он? Я вроде бы старый, он вроде бы молодой.

— А старый и молодой несовместимы? — поинтересовался Рябинин и вспомнил: такой же вопрос он задал той старушке у кинотеатра.

— Это смотря какой молодой и какой старый. Много и таких: грамотные, энергичные, деловые, современные, туповатые ребята. Про что с ними говорить? Про информацию? Я и сам газеты читаю. Чтобы старый с молодым договорились, им надо стыкануться во времени.

— Ну, теория относительности, — улыбнулся Рябинин, чувствуя, как опять поддаётся словесному гипнозу этого старика.

— Теория, — согласился мастер. — Допустим, рядом стоит юноша. Положим, он с невестой, а я с женой. Он ещё будет её любить, у него всё впереди. Я уже отлюбил, само собой, всё позади. Он ещё будет переживать то, что я пережил. Он для меня в прошлом. Я для него в будущем. Вот тебе и стоит рядом. Выходит, только стоим, как бы случайно. А чтобы встретиться, мне нужно вспомянуть свою молодость, а ему вообразить своё дальнейшее житьё наперёд. Тогда и встретимся.

— А дети у вас есть?

— Как не быть. Дочка, внуки… Я вам так скажу насчёт молодёжи, — не поддержал он разговора о детях, как не поддерживал его и о ночной лодке. — Говорят, мол, проблема молодёжи, проблема молодёжи… А её нет, проблемы-то. Поди, у взрослого забот поболе, чем у молодого. И жена, и дети, годы идут, и болезни проклёвываются… Молодому что — себя прокормить. У стариков да у средних все проблемы и есть. А мы говорим — у молодёжи. Почему? Да молодёжь-то беспокойная, с ней хлопотно. Мешает она сильно, вот в чём проблема…

Он лёг узкой грудью на стол, приблизился к лицу следователя, выпятил бородку и вдруг заговорил почти шёпотом:

— Молодой парень — это сущий зверь.

— Ну что вы? — поморщился Рябинин.

— Да-да, зверь. Рассудите сами. Нервишки ещё слабые, умишко тоже, опыта нет… А сила так и прёт. Кто же он? Зверь в брючках. А ежели ему чарку проглотить? Вот и преступление, вот и вам работёнка.

— Есть же моральные устои.

— У-у, эти моральные устои просыпаются в человеке только с годиками.

— В конце концов, есть воспитание, — недовольно заметил Рябинин.

— Во! — чуть не вскрикнул старик и отвалился на спинку стула. — Одно лишь воспитание и делает из зверя человека. А ежели вырос всё ж таки зверь, то прежде всего родителей надо сечь, родителей. Сынка потом, вторым номером. Я вам так посоветую: придёт мамаша жаловаться на сынка — гоните её в шею…

— Василий Васильевич, — перебил Рябинин, — вы один живёте?

— Знамо дело, один.

— Жена умерла?

— Лет десять назад.

— А дочка живёт…

— Отдельно, знамо дело, отдельно, — бодро перебил старик и неожиданно покраснел.

Рябинин грустно улыбнулся. Сколько было тайн в этом универмаговском деле? Кажется, он разгадал последнюю.

— У меня квартирка, сам варю, сам стираю. Где положил, там и взял. Люблю аккуратность…

Он провёл рукой по чистому воротничку, как бы показывая его свежесть. Мог бы тронуть и бородку, которая белела ярче рубашки.

«Меняю комнату на отдельную квартиру…». «Две комнат в коммуналке, есть свой коридор, меняю на…». «Продаю полдома с изолированным входом…». «Меняется квартира с личным телефоном…». Отдельная, своя, личная, изолированная…

Рябинин верил, что наступит то время, когда появятся такие объявления: «Срочно меняю отдельную квартиру на коллективную. Не могу жить один!» Почему бы этому старому мастеру не въехать в коллективную квартиру? В коллективную он бы, вероятно, согласился — в коммунальную не хочет.

— Ну, а работа? — спросил Рябинин, намереваясь разъяснить свой вопрос.

— Что работа? — не дождался старик. — Я ж среди народа не сижу, а бегаю по частным вызовам.

Он ответил на невысказанный вопрос, догадавшись о догадке следователя. Тем лучше: можно избежать неприятного разговора. Но, догадавшись, старый мастер неуютно заёрзал и вдруг заторопился:

— А теперь я откланяюсь. Поди, надоел своей бодростью?

— Мне её всегда не хватало.

— Тогда я сообщу напоследок свою личную цитату. А вы запишите. Нет-нет, обязательно запишите.

Рябинин улыбнулся, взял ручку и открыл чистый воскресный лист в перекидном календаре.

— Ежели молодой и в самом деле молодой, то хорошо. Ежели молодой, а уже старый, то худо. А вот когда старый, да всё ещё молодой, тут ему и премия положена.

Рябинин записал. И пока водил ручкой, думал, что придётся составлять новый протокол допроса этого суетного старика.

— Василий Васильевич, вы чай любите?

— Обожаю.

— И я обожаю.

— Вы эго к чему? — на всякий случай насупился он.

— На следующей неделе я закончу дело, как вы говорите, на супостатов. Если вы зайдёте, то мы отправимся в наш буфет — там заваривают настоящий чай. Попьём и поговорим, а?

— С удовольствием, — оживился старик, как-то воспрянув бородкой.

Но, не задав одного вопроса, Рябинин не смог бы пить с ним чай:

— Василий Васильевич, а вы дали бы показания об этой лодке, если бы от них зависела судьба человека?

— Нет, — вполголоса ответил старый мастер, опять покраснев.

Краснеющим людям Рябинин верил.

Из дневника следователя.

Естественно, когда молодой — молодой. Жутко, когда молодой, но уже старый. И прекрасно, когда старый, но ещё молодой.

После обеда Петельников намеревался поехать в универмаг и дотошно расспросить директора о Плашкине: помнил ли он его, как тот работал, подозревался ли в чём, почему уволили… Но после обеда вынырнуло одно из тех дел, которые выныривали десятками, вроде бы не имея отношения к уголовному розыску, а не делать их казалось неудобным.