Виктор Доценко - Кровь за кровь

— Есть, товарищ комиссар, спытаю! — бросил Шевчук и тут же скрылся за дверями.

— А ты, Панков, возьми под контроль местный рынок, присмотрись там, прислушайся.

— А можно, товарищ комиссар, я с Василием буду на пару?

— Не возражаю, — помедлив немного, ответил Федор. — Только не ходите вы вместе, бок о бок: его каждая собака в городе знает… И еще… — Семенчук склонился за столом и вытащил оттуда небольшой, но увесистый сверток. — Тут я тебе пиджак принес… Сына моего пиджак-то… — Голос его как-то дрогнул, осип. — Ему-то он уже без надобности, — прибавил Федор тихо и отвернулся к окну, чтобы скрыть непрошеные слезы. Справившись с минутной слабостью, Семенчук повернулся к растерявшемуся Сергею и постарался улыбнуться. — Я что говорю — взглянешь на твой кожан и сразу видишь: чекист вышагивает!

— Спасибо вам… Мне все ясно! — Панков взял со стола сверток и еще раз добавил: — Спасибо… Разрешите идти?

— Иди, Панков, иди… — комиссар махнул рукой.

Сергей медленно вошел в кабинет. Василия еще не было. Переодевшись в пиджак, Сергей переложил в него мандат и браунинг, а кожанку аккуратно сложил и сунул в ящик стола. Затем подошел к окну и стал следить за сонной суетой провинциального города. Праздно шатающихся людей почти не было видно. Лишь несколько подростков играли в кости, собрав вокруг себя кучку малышей, с завистью поглядывающих за удивительными битами, ловко сбивающими костяные «бабки», да несколько старух грелись на ласковом осеннем солнце, неподвижно восседая (словно высеченные из удивительного серо-розового мрамора рукой хорошего мастера) на садовых скамейках.

Все-таки странно и непонятно устроена жизнь: вот ты живешь, живешь — к чему-то стремишься, на что-то надеешься, чего-то добиваешься — и вдруг… раз! И о тебе вспоминают только близкие люди, да и то если ты чем-то был им дорог! Стоп! Значит, память о каждом человеке связана с теми следами, которые он оставил после себя? Причиненное зло болит долго, а забывается быстро! А доброе дело не болит, но помнится до тех пор, пока жив человек, получивший это добро. И даже сквозь свою боль человек должен всегда оставаться Человеком! Хотя, возможно, это доступно только сильным духом людям. Вот, например, Федор: явно сильная личность — погиб сын и, как видно, совсем недавно, многие бы на его месте очерствели, огрубели, а он остался Человеком. Нет, не только потому, что принес ему пиджак своего сына, проявив этим внимание к постороннему человеку, нет, все гораздо сложнее и проще одновременно. В нем, во всех его движениях, в голосе, в глазах, решительно во всем, чувствуется такая уверенность, что за этим человеком можно пойти куда угодно… За окном прогромыхала пролетка, и Сергей не услышал, как в кабинет вошел Василий.

— Привет! — обрадованно воскликнул он и заставил Панкова отвлечься от своих мыслей. — А я к тебе уже забегал: думал, дрыхнешь еще… А че это ты? — Только тут он обратил внимание на пиджак Сергея.

— Так надо, — серьезно ответил Панков, затем вдруг спросил: — Василь, ты знал сына Семенчука? Как он погиб?

— С Сенькой-то? — помрачнел сразу Василий. — Убили его… Гром убил… Бандюга этот! Сенька здесь, с нами работал. — Голос Василия несколько дрожал, видно, он никак не мог до сих пор осознать смерть Сеньки. — Выследили его и… пытали, изуродовали все тело, а потом повесили посреди площади, для устрашения, значит… Попался бы мне бандюга! — Он так стиснул кулаки, что пальцы побелели, потом тихо добавил: — Дружили мы с Сенькой…

Тяжело вздохнув, Василий медленно и бережно вынул из-за пазухи тяжелый пакет, обернутый ветхой, но тщательно выстиранной тряпицей, и протянул его Панкову. — Это тебе… Сенькин был.

— Маузер? — воскликнул Сергей, едва ощутив тяжесть пакета.

— Ага, он самый! Слово чекиста — закон! — важно произнес Василий.

— Ну, Василь! — Сергей даже не заметил, что произнес его имя так, как его называет комиссар. Не скрывая радости, он осматривал ценный подарок, раздумывая, чем бы отблагодарить Василия. И вдруг Панков вспомнил, как Василий смотрел на портрет Ленина. Федор решительно достал кожанку из стола, развернул и вытащил портрет. — Вот, Василь, держи… Это самое ценное, что у меня есть, — сказал он, протягивая портрет вождя Василию. — Кому другому — никогда не отдал бы, а тебе… тебе — дарю!

Ошеломленный неожиданным подарком, все еще не веря в то, что сбылось его сокровенное желание — чего греха таить: с того самого момента, как Сергей показал ему портрет, он все время думал о нем, а ночью, засыпая, смотрел на то место на стене, где обязательно укрепил бы его, будь он его собственностью, — и вдруг сбылось?! Да, вот он, в его руках! Василий смотрел расширенными глазами на портрет, потом, с трудом оторвавшись, взглянул на Сергея, все еще не решаясь спрятать подарок в карман. — Мне?! Это ты мне? — выговорил он наконец.

— Ну, конечно, тебе! Кому ж еще?! — улыбнулся Панков и обнял Василия за плечи.

— Ну, знаешь… — От волнения Василий не мог найти нужных слов, глаза его заблестели. — Если так… то вот… Вот тебе моя рука… Если ты не против, то разреши мне считать тебя своим старшим братом? Пока жив — не подведу! — серьезно, словно клятву, произнес Василий последнюю фразу, затем бережно спрятал портрет за пазуху.

— Пока жив? — задумчиво повторил Сергей, потом спросил: — А сколько тебе лет, Василь?

— Шестнадцать! — несколько поспешно ответил он, но, взглянув в глаза Панкова, опустил голову и тихо поправился: — Скоро будет… Только не говори комиссару — прогонит…

— Пока жив… — задумчиво проговорил Сергей Петрович и, встав с кушетки, подошел к письменному столу, достал сигареты, но повертел пачку в руках и снова сунул ее в стол. — Эх, Василь, Василь! — Кольнуло в груди старого генерала, он тяжело опустился в кресло и стал осторожно массировать грудь с левой стороны. Казалось, думаешь об одном, все мысли устремлены к этому одному, и вдруг, совершенно неожиданно, память выхватывает из прошлого совсем другие события, не имеющие на первый взгляд никакого отношения к твоим размышлениям. Но, немного порывшись в пласте, вывороченном твоей памятью, начинаешь постепенно убеждаться, что совсем не случайно вспомнились эта деталь, это слово, этот взгляд. Вот и сейчас, когда Сергей Петрович выхватил из своей памяти два слова: «пока жив» — сразу кольнуло под сердцем, дышать стало труднее, и мгновенно его перенесло в события, которые, казалось, произошли совсем недавно — настолько ярко и отчетливо запечатлелись они в сердце…

…Сергей рассказал Василию о задании Семенчука. Они вышли из здания губчека и направились в сторону городского рынка, соблюдая дистанцию: Василий, «которого каждая собака знает», шел первым, указывая и путь, Панков — метрах в двадцати за ним.