Владимир Колычев - Центровая

– Что с ними делать? – спросил Кеша.

– А кто в них стрелял? – Я красноречиво глянул на него.

– Не знаю. Валялись тут.

Эксперты по пуле могут определить, из какого именно ствола она выпущена, но с картечью такой номер не пройдет. Так что по ружьям нас не вычислить. А стрелкам нет радости в том, чтобы сдавать самих себя. Они не охотились на меня, да и мы не знаем, кто их подстрелил.

– В больницу их давайте, раз они тут валялись.

Разумеется, я здорово рисковал, принимая такое решение. Но мы же не бандиты, чтобы оставлять этих недобитков на морозе.

– Ясно, шеф, – недовольно буркнул Кеша, но возражать не стал.

Физподготовка у Антона и Гурьяна на высоте и боевой дух на уровне, поэтому беглец от них не ушел. Я очень надеялся, что они приведут Медяка, но мне под ноги бросили продажного мента.

– Ну ты и мразь, капитан. – Я презрительно скривил губы, глядя на Ярмольцева.

– Ты не так все понял, Кречетов. Они взяли меня в заложники, уже после того как я тебе позвонил. – Мент пытался делать хорошую мину, но это плохо у него получалось.

– А убегал тогда зачем?

Ярмольцев отвел глаза.

– Где Медяк?

– Не знаю.

– Я три года зону топтал, начальник.

Я оттянул ногу назад и от всей души ударил мента ногой в живот. Тот захрипел от боли, завалился на бок, обхватил руками отбитый живот, конвульсивно дернулся.

– Я три года мечтал вот так забить до смерти мента. Как думаешь, кто мне помешает тебя прикончить? Поверь, даже выстрелов никто не услышал. Ты же нарочно затащил меня в такую глушь, да?

Ярмольцев ничего не сказал, и я снова ударил его ногой, на этот раз в неприкрытый бок. Потом еще и еще.

– Не надо! Я все скажу!

Капитан умоляюще смотрел на меня, вытянув руку в мою сторону. Он готов был говорить, и мне следовало оставить его в покое. Но все-таки я не удержался и плюнул ему в лицо. Нет ничего омерзительней продажного мента.

Я тщательно обшарила весь подвал, но ничего серьезнее гвоздя не нашла. Сантиметров десять длиной, ржавый, искривленный. Я вытащила его из доски, которая валялась в углу подвала. Видимо, она была частью опалубки, разобранной и выброшенной за ненадобностью. Один только кусочек и остался, а в нем гвоздь.

Этим гвоздем я могла ударить Медяка в глаз. Если повезет, убью его или хотя бы покалечу. Но это вряд ли. Скорее всего, он поймает мою руку, вышибет гвоздь и обрушит на меня град ударов. На этот раз я не выживу.

Несерьезное, конечно, оружие, но меня радовал сам факт, что я готова обратить его против Медяка. Я уже не бессловесная скотина, в которую он хотел меня превратить. Я хоть и объезженная кобыла, но все еще могу брыкаться.

Я так и сделаю. Будь что будет. Убьют, так убьют, мне уже все равно.

Ночь была уже на исходе, когда появился Медяк. Часов у меня не было, но я чувствовала время. Людей, приговоренных к смерти, как правило, казнят на рассвете. Они наверняка так же остро чувствуют время. Скоро утро и смерть.

Медяк появился как ее предвестник.

В подвал ко мне он зашел с беспристрастностью палача и совершенно спокойно спросил:

– Как настроение?

Как будто Медяк не избивал меня здесь несколько часов тому назад, не унижал как последнюю тварь.

– Нормально все.

Я решила не грубить ему. Волчица должна обладать жестокой лисьей хитростью. Уж кто-кто, а я это знаю. Если уж суждено мне погибнуть, то умру я хищным зверем.

– Ты уж извини меня. – Медяк виновато вздохнул. – Сам не знаю, что на меня нашло.

– Знаешь ты все.

Я не должна была это говорить, но не сдержалась. На Медяка что-то нашло, он вдруг стал таким добрым. Но эта овечья шкура скоро спадет, и мерзавец снова покажет свою дикую звериную сущность. Я должна это понимать.

– Да, знаю, – неохотно признался он. – Зверь во мне сидит. Это все из-за тебя.

– Неужели?

– Я же таким не был. А потом ты с Самоедом закрутила. Помнишь, вы на хату с ним пошли, Жульен вам тогда еще ключи дал! Я думал, у меня сердце остановится.

– Не было у нас тогда ничего.

– Тогда не было, потом случилось.

– Ты тогда уже крысой был.

– А кто меня крысой объявил? Я же тебя ненавидел, но и любил. Самоеда не терпел и убил. Мог бы и тебя прикончить. А ты еще с Кречетом связалась!

– Славу ты тоже ненавидишь?

– Все, нет его больше!

– Как это нет? – опешила я.

– Ярмол же не просто так подъезжал. Он Славу в ловушку заманил. Я лучших пацанов туда отправил.

– Ты Славу мертвым видел?

– Я же говорю, лучших отправил. – Медяку явно не хватало уверенности.

Это меня и расстраивало. Я любила Славу, но именно поэтому и желала ему смерти. Я же тоже собиралась на тот свет, и мы могли бы там встретиться.

– Я же чувствую, что его больше нет, – скривив губы, сказал он.

– Знаешь, что и где чувствуют?

– Разозлить меня хочешь? А я не поддамся. Я же чувствую, что Славы больше нет. Ни его нет, ни злости. Все, никого не осталось, с кем ты!.. И Балагана замочили.

– Быстро ты!

– Я же говорю, была зацепка. А мочить пацаны умеют. С шумом, с пылью, все как положено.

– Пылью не заметет?

– Нет, чисто сработано. Если что, менты продаются и покупаются, можно брать оптом, а можно в розницу. Все, нет больше Балагана.

– У меня с ним ничего не было.

– Это уже без разницы! – Медяк ощерился.

– Круто ты.

– Команда у меня крутая. У тебя такой не было да и не будет. Ты больше не при делах. Но чморить я тебя больше не стану.

– Зарекалась свинья!.. – Я усмехнулась.

– Если нарываться не захочешь.

– Вот и я говорю, зарекалась!..

– Может, я и был свиньей, – сдерживая себя, выдавил Медяк. – Но это в прошлом. Я больше не буду тебя чморить, отвечаю, даже прощения у тебя попрошу.

– Даже?

– Тебя не трону, пока ты сама не захочешь. Поверь, все будет путем.

Вряд ли Медяк раскаивался, но свою вину передо мной он чувствовал реально. Поэтому и не сближался со мной на расстояние вытянутой руки – как знал, что я хочу его ударить.

Эти его сопли ничуть не тронули меня. Напротив, я реагировала на них как волк на запах крови. Моя решимость атаковать Медяка только крепла.

– Если попросишь прощения, то поверю. На колени давай! – Я взглядом очертила место у своих ног.

Пусть опустится на колени, и тогда я и выбью ему глаз.

– Ты думаешь, я не смогу? – Он усмехнулся. – Запросто, только не сейчас. Ехать надо, машина уже во дворе. Руку давай! – Медяк резко шагнул ко мне, схватил за руку.

Я увидела, как он доставал из кармана наручники. Сначала косы мне в ушах заплел, а потом – вязать. Я должна была радоваться этому. Ведь он больше не собирается унижать меня, и все у нас будет просто замечательно. А наручники – это так, мелочь, причем временная. Для моего же блага. Я же такая идиотка, что могу навредить самой себе.