Ярослав Зуев - Три рэкетира

«А ты, поистине, еще и вездеходы бандитские охраняй…» – с этими словами Бонасюк отодвинул засовы.

Лично он полагал, что виной всему ветер.

«Или машина какая проехала. Нахватали, поистине, джипов, натолкали в них сирен разных, – а то, что другой пожилой человек после таких воплей до утра глаз не сомкнет, кому из них интересно…»

В следующую секунду Бонасюк валялся на полу, обеими руками схватившись за голову. Из разбитого лба хлестала кровь, а Вась-Вась истошно орал:

– Ой, не убивайте меня, поистине, только не убивайте!!!

Четыре пары ног перескочили через его распластавшееся по ковру тело, наступив на несчастного банщика не менее пяти раз.

Суки, всем стоять! Завалю! – крикнул Черный Свитер. Он пулей проскочил через холл, здесь было безлюдно, влетел в комнату с бассейном и врезался в опешившего Протасова. Протасов окаменел возле самой кромки воды, огромный, как Родосский колосс, [7] Одно из семи чудес света по Филону Александрийскому. Гигантская статуя бога Солнца Гелиоса (36 м), установленная на Родосе (остров в Эгейском море) архитектором Харесом. Колосс простоял всего 56 лет и, в 222 до Р.Х. был разрушен землетрясением и почти такой же неподвижный. Лицо Протасова выражало жесточайшее изумление, а то и панику.

– Ну, крутой, где твоя шлюха?! – завизжал из-за спины Черного Свитера Тенор. Полотенце, небрежно повязанное на бедрах, соскользнуло на испанский пол, но Валерий этого не заметил.

– Твой, сука, джип? – Леха уткнул вороные стволы обреза в волосатую грудь Протасова. – Твой, сука?

Протасов словно онемел. Его мозг, будто заезженную в музыкальном автомате пластинку, заклинило одной нехитрой мыслью:

«Е-мое. Вот это, в натуре, и попарились в баньке. Ох и попал я… Попал, попал, попал…»

– Лысый, – гаркнул Черный Свитер, – Лысый, твою мать! А ну волоки сюда жирную старую гниду.

Лысый скрылся в холле, но вскоре появился опять, волоча почти бездыханного Бонасюка. В руках Лысого Вась-Вась смотрелся неодухотворенным мешком с картошкой. Судя по быстроте, с которой тело Бонасюка скользило по кафельному полу, Лысый обладал просто неимоверной силой. Бонасюк тихо верещал, как будто в нем прикрутили звук, и закрывал голову руками.

– Что, свинья толстожопая? – нагнулся к нему Черный Свитер, – Жить хочешь? – и, не дожидаясь ответа, ударил Бонасюка в лицо. – Где кассеты с трахалками, сука?

Пока Черный Свитер проводил бесхитростный допрос Вась-Вася, в лучших традициях гестапо, Тенор проскользнул вдоль бассейна и достиг двери в парилку.

«Шлюха, где шлюха? – бухало в его голове. От нетерпения Тенор негромко повизгивал. Впереди его ожидали лишь разочарование, боль и смерть.

Вместо картины сжавшейся в дальнем углу насмерть перепуганной женщины (желательно, голой), – ох и нравилось Тенору вызывать трепет – его встретила левая нога Атасова, с невероятной силой угодившая Тенору в пах. К такому обороту событий Тенор оказался не готов.

Используя жалобно завывающего Тенора в качестве живого щита, Атасов ринулся из парилки. Черный Свитер оказался на высоте: он среагировал немедленно, выпустив по Атасову четыре пули. Все до единой легли в десятку – Тенору между лопаток, вследствие чего тот из незавидного положения живого щита перешел в совершенно безнадежное – мертвого.

Над бассейном расплылось сизое облако порохового дыма.

Леха спустил оба крючка своего двуствольного обреза. Раздался сухой треск.

«Мне крышка!» – С тоской подумал Протасов.

В животе у него настала пустота, руки и ноги отказали. Готовясь беззаботно воспарить к потолку, – «Вот, в натуре, и грохнули меня. Спасибо, хотя бы безболезненно», – он скосил глаза на свою голую грудь. – « Один хрен тю-тю». – Вместо ожидаемых, выражаясь бездушным медицинским сленгом, несовместимых с жизнью травм, – то есть черно-красной дыры с обгорелыми краями, откуда торчит крошево ребер, – Протасов обнаружил два соска под густой шерстью и мышцы, мышцы, и еще раз мышцы. Все как всегда. Протасов недоуменно раззинул рот, поднял голову и уставился в оба ствола.

– Осечка, сука! – разочарованно проговорил Леха. Это были его последние слова.

Валерий заревел, как медведь-шатун, и сжал Леху в объятиях. Леха клещем вцепился в обрез, Протасов оступился, и оба полетели в бассейн, обдав оставшихся на суше целым водопадом брызг.

Воспользовавшись столь неожиданным изменением оперативной обстановки, Бонасюк по-пластунски пополз в прихожую. Сноровка, проявленная Вась-Васем вопреки заплывшему салом телу, тянула на значок ГТО.

Армеец, выскочивший за Атасовым из парилки в чем мать родила (надо признать, костюм Адама шел Эдику не хуже прочих), метнулся к бесхозному пистолету Тенора, но тут же попал под сокрушительный удар Лысого. Армеец потерял равновесие и растянулся на полу, сильно ударившись головой о мраморный выступ бордюра.

Атасов, оттолкнув бездыханное тело несостоявшегося оперного певца, чья жизнь оборвалась столь внезапно и так нелепо, прыгнул к Черному Свитеру и одним ловким движением выбил револьвер. Наган, описав широкую дугу, нырнул в бассейн, где Протасов и Леха сцепились не на жизнь, а на смерть. Обезоруженный Черный Свитер предпринял неудачную попытку выхватить нож с выкидным лезвием, но тот застрял в предательски узком кармане. Тесные карманы – ахиллесова пята джинсов, ничего тут не поделаешь. Черный Свитер утратил драгоценные секунды и был немедленно наказан Атасовым. Не оставив противнику ни единого шанса, Атасов выдал великолепную связку из десяти сокрушительных ударов. Кулаки Атасова поражали корпус Черного Свитера с методичной точностью снарядов артиллерийской батареи, пристрелявшейся по зловредному дзоту. Свитер, дергаясь при каждом попадании, пятился к парилке, но не падал. Вопрос о том, держал ли он удар не хуже самого Кассиуса Клея, [8] Настоящее имя Мухаммеда Али, многократного чемпиона мира по боксу в суппертяжелой весовой категории либо был просто под завязку наполнен героином, так и остался открытым.

Атасов удвоил усилия, молотя по Черному Свитеру, как по боксерской груше и, несомненно, добил бы его рано или поздно, если бы сам не подвергся внезапному нападению Лысого, успевшего покончить с Армейцем. Лысый яростно вращал тесаком, наводившим на мысли о разделочном цеху какой-то китобойной плавбазы.

Прошло не более пяти минут, как Василий Бонасюк отпер дверь. Баня превратилась в поле боя. В воздухе висел пороховой угар, слышались удары и вопли. Никем не замеченный Андрей Бандура оставался в тесноте душевой кабины. Он прижимал к груди чертовы банки с пивом и напрягал уши с жадностью хоккейного фаната, следящего за ходом матча по радио. Андрей понимал, что пора на выход, но ногиточно приклеились к полу. Наконец, он опустил пиво с нежностью матери, укачавшей грудного ребенка, и осторожно высунул нос наружу.