Татьяна Полякова - Тонкая штучка

— Вот. Слушать тетку надо.

Я вымыла руки, села рядом с Павлом, повертела сахарницу в руках и сказала:

— Ты, Павел, выдумщик. Приеду я в Москву, и что? Часто видеться будем? Я в театр, ты в ресторан, я в музей, ты в казино, я за тетрадки, а ты в сауну. Знаешь басню «Когда в товарищах согласья нет, на лад их дело не пойдет»? Про нас басня.

— При чем здесь басня какая-то дурацкая?

— При том. Ты умный, пошевели мозгами. Пока мы здесь под пулями прыгали — было одно, а там проблемы пойдут другие. И все будет по-другому, буднично и жестоко. И давай об этом больше не говорить.

— Я, если честно, думал, что ты… рада будешь, что позвал, что я вроде что-то значу, нет?

— Нет, — улыбнулась я. — Ты не злись, но влюбиться в тебя я не могу, просто не могу, и все. Может, в тебе всего с избытком, но того, что мне надо, нет.

— А в твоем хмыре есть?

— Вот видишь, ты даже мысли допустить не можешь, что такого, как он, любить можно, вот так и я: не могу представить, что ты и я вместе. Бред.

— Ясно, — Павел замолчал, и было заметно, что злится. Где он блуждал в своих мыслях, кто знает, поднял голову, спросил:

— Скажи честно, Серега тебя любил?

Теперь, когда партия сыграна, я вполне могла сказать правду, но… в общем, Павел прав, совсем чужим он не был, и было мне его по-человечески жаль. Потому я головой покачала и ответила:

— Нет. Конечно, нет. Я совсем не знала твоего брата. И вот еще что, Павел. В сентябре Константин Осипович вернется, и мы… мы уже давно решили… ему непонятно будет, если ты вдруг… я прошу, не порти мне жизнь, не приезжай.

— Не волнуйся, — сказал Павел, из-за стола поднимаясь. — Мешать не стану. Гордость имею.

— Спасибо, — тихо сказала я.

В дверях он обернулся.

— Будешь у тетки, позвони, чтоб знать, что жива.

— А чего со мной сделается? Вот вы уедете, и жизнь моя пойдет по-старому.

— Позвонишь?

— Конечно, нет. Зачем? Ты глазами не сверкай. Подумай. Позвоню, и ты приедешь, и мы по Москве покатаемся, и ты спросишь: «Как дела», и я отвечу: «Хорошо», и замолчим, и будем придумывать, что бы еще сказать. И ждать, когда ж наконец можно проститься. А потом тоскливо и горько будет, и подумаем: лучше бы не встречаться.

Он стоял, сунув руки в карманы брюк, смотрел на меня, и в глазах его была тоска.

— Ты странная баба, Юлька, — наконец сказал он.

— Не знаю. Только прощаться мы с тобой будем навеки. И вот еще что: ты не сердись, ночевать я пойду к соседке. От греха.

Утром я встала очень рано и пирогами занялась, так что, когда мужики проснулись и в кухню вышли, они, румяные, пышные, на столе стояли.

— Вот, посидим на дорожку, — сказала я.

Мы сели. Гиви два пирога съел, похвалил, может, конечно, из вежливости. Павел был хмурый и молчал. А Витек, тот всегда молчит. Тут Афганец явился, я его тоже за стол пригласила, он чай выпил, пирог съел и говорит:

— Большое спасибо, очень вкусно.

А у меня, видно от волнения, с головой что-то стало, я и отвечаю:

— Пожалуйста, всегда рада, — тут я себя дурой почувствовала и говорю:

— То есть, я не в том смысле, чтоб вы еще приходили, если честно, так мне уже все порядком надоели…

Афганец засмеялся и говорит:

— Я понял. Это просто формула вежливости.

— Да, вот именно, формула.

Где он таких слов нахватался?

Тут все встали и начали прощаться. Первым подошел Витек, пожал мне руку и сказал:

— Давай. Приятно было познакомиться.

Мы все малость ошалели, а он пошел как ни в чем не бывало.

— А Витек прав, — хохотнул Гиви, — давай, Юлька.

Я подумала и спросила:

— Если я чего тебе на память решу подарить, возьмешь?

— Возьму.

Я сняла медальон и ему на шею надела.

— Держи. Говорят, кто его носит, от пуль заговоренный. Только сам-то особо не лезь.

Гиви обнял меня, по спине рукой похлопал и сказал:

— Я там на книжках телефон оставил. Мало ли чего, жизнь штука чудная.

— Спасибо, — сказала я, и он ушел.

Павел ко мне подходить не стал, сразу к двери направился, но в дверях остановился и сказал Афганцу:

— Алексей, Юлька во всей этой истории сбоку припеку. Не хочу, чтобы у нее неприятности были.

— Кому она нужна? — пожал плечами Афганец.

Павел нахмурился.

— Ты не понял. Я прошу тебя… присмотри, мало ли, если что — помоги, за мной не пропадет.

— Может, мне на ней жениться? — усмехнулся Афганец.

— Как же, — зло сказал Павел, — пойдет она за тебя, мечтатель, — и пошел не оборачиваясь.

Я в окно смотрела, как они уезжали, и рукой махала.

Потом посуду собрала и стала ждать бывшего. Он не замедлил явиться и к пирогам полез. Я его по рукам треснула и спросила:

— Чего пришел?

— Как чего? Проведать.

— Проведал? Вот и отдыхай.

— Кончился отдых. Приступил к исполнению. Говорят, Мотя помер. Неужто правда?

— Ты меня допрашиваешь, что ли? — разозлилась я.

— Боже упаси, свои ведь люди.

— А то давай. Я расскажу, как ты с бандитами пил и сведения им сообщал.

— Какие такие сведения? — удивился Валерка.

— Секретные.

— Да я ни одного секрета не знаю. Что ты выдумываешь? И кому тебя допрашивать нужно? Ну, жили у тебя родственники из Москвы, и кому до этого дело? Вон у Петровых из тридцать седьмой квартиры девять человек из Душанбе приехали, живут, и никого это не волнует.

Я головой покачала и сказала:

— То, что ты тот еще хмырь, я знаю. Ума не приложу, какая тебе от всего этого выгода?

— Да это только ты считаешь, что я эгоист и подлец, а у меня, может, душа тонкая, нежная и вся изболелась.

— На какой такой предмет, интересно? — удивилась я.

— А на предмет криминальной обстановки в городе. Почистить не мешало наш городок. С Божьей помощью и управились.

— Вот гад, — ахнула я, — да ты хуже бандита.

— Чем это? — искренне поразился Валерка. — Братвы убыло, так нормальному обывателю это только в пользу. Глянь, что творится: все морги забиты, а какие люди лежат. Может, конечно, место им в тюрьме, хотя морг тоже неплохо.

— Сукин ты сын, — покачала я головой, — а обо мне ты подумал?

— Ну, о тебе есть кому думать, — ухмыльнулся Валерка и к двери пошел.

Избавившись от бывшего, я в магазин сходила, а вернувшись, занялась делами. Приготовила кое-какую закуску, шампанское в холодильник поставила, потом с особой тщательностью оделась. В этот день мне хотелось выглядеть хорошо.

На мой взгляд, удалось неплохо. Я улыбнулась своему отражению в зеркале, вспомнила слова Павла: «У меня жена манекенщица», может, она и красавица, но до меня ей точно далеко.

Убедившись, что все готово, я села в кресло и стала ждать. Где-то через час хлопнула дверь, и в квартиру вошел Афганец, только для меня вот уже год он был Алешенькой.

Он обнял меня, и мы немного постояли молча.

— Дурацкий план, — сказал он.