Татьяна Полякова - Список донжуанов

Вдруг зазвонил телефон. Я испуганно схватила трубку и услышала скрипучий голос. Ну вот, как говорится, на ловца и зверь бежит.

— Слышал, слышал, — начал Бойко, — какая беда-то с твоим мужем приключилась. Мне горевать о нем вроде не с руки, раз он, подлец, с моей женой развлекался. Нет, я тебе скажу, благодарности в современной молодежи. Сколько раз я ему помогал, и деньгами, и советом дельным, все забыл, шельмец. Ну да ладно, о покойниках плохо не говорят. Я что звоню-то: о пленках хочу напомнить. Конечно, свои дела ты ловко устраиваешь, тут я ничего возразить не могу. Бац, и уже вдова. И помощь моя не понадобилась. Но уговор все равно в силе остался, по крайней мере в том, что касается фотографий. Муж твой, и то, каким макаром его к себе бог прибрал, — дело твое, а вот мое верни. И лучше завтра. До обеда. — Тут он отключился, я и словечка не успела сказать в ответ, да и вряд ли бы мои слова произвели на него впечатление.

Я легла, накрылась подушкой и горько зарыдала.

Утром меня разбудил телефонный звонок. Я решила не реагировать на него, потому что ничего хорошего от жизни не ждала. К тому же с некоторых пор об одиночестве я могу только мечтать, значит, есть кому снять трубку и ответить.

Трубку сняла Марья, заглянула ко мне и пробормотала, скрестив ладошки на груди:

— Милиция.

Тяжко вздохнув, я поднялась, ожидая самого худшего. Уж если столько людей намекает, что я сама же и убила мужа, не приходится удивляться, что та же мысль посетит следователя. А если учитывать некоторые обстоятельства, я, надо полагать, в двух шагах от тюрьмы.

В глубоком отчаянии я подошла к телефону. Мужчина вежливо сообщил мне свое имя и должность, а также поставил меня в известность, что мне необходимо явиться по такому-то адресу в 11.00. Я, в свою очередь, поинтересовалась, зачем мне это, на что получила лаконичный ответ:

— Вчера убили вашего мужа. Вы в курсе?

Конечно, я была в курсе, но сознаваться в этом совсем не спешила, решив для начала подумать, потому ответила:

— Боже мой… — И затихла. Милиционер еще что-то спрашивал, но я упорно повторяла:

— Боже мой… — Данное восклицание к делу не пришьешь, следовательно, сейчас это самое разумное из всего, что я могу ответить.

Сообразив, что я, точно испорченная пластинка, буду повторять это до бесконечности, грозя тем самым довести человека до нервного срыва, мужчина повторил, в какое время ждет меня, и отключился, а я продолжила стоять с трубкой возле уха и разглядывать стену напротив.

— Чего сказал-то? — с беспокойством спросила Марья, переминаясь с ноги на ногу.

Я отмахнулась и собралась зареветь; тут в холле, где все это происходило, не замедлил появиться дядя Жора. Выражение лица он имел сосредоточенное, я бы даже сказала — сердитое. Выяснилось, что он, по примеру Марьи, очень любил подслушивать и о моем разговоре с представителем закона знал, что называется, из первых уст.

— Что ты собираешься им рассказать? — спросил он меня.

— Все, — пожала я плечами, точно зная, что врать вредно. Когда много врешь, непременно запутаешься и это отражается на здоровье, да и правоохранительные органы чужое вранье не приветствуют.

— Что «все»? — переспросил дядя Жора, как мне показалось, не без язвительности.

— Их интересует убийство мужа, — вздохнула я.

— Вот именно. Поэтому рассказывать им о том, что произошло вчера, совершенно ни к чему. Ты должна сказать следующее: муж прислал тебе сообщение, но ты на встречу не пошла, потому что весь вечер провела со мной, а ему звонила, чтобы отменить встречу. Мы гуляли по городу и ужинали в ресторане «Ганг», сидели в отдельном кабинете справа от входа. Запомнишь?

— Конечно, запомню. Только лучше сказать правду. Согласна, это не очень приятно, в том смысле, что выглядит подозрительно, но…

— Правду? — перебил с усмешкой дядя Жора.

Одной этой усмешки хватило бы для того, чтобы почувствовать себя крайне неуютно, а тут еще в холле возник морячок и выложил на комод пистолет с глушителем, который достался мне по наследству от киллера-неудачника. Забрав его у Олега, я спрятала пистолет под ящик умывальника, как мне казалось, вполне надежно. Напрасно казалось. Эти люди уже неплохо освоились в моей квартире.

Я прикидывала, что лучше: возмутиться и покинуть холл или попытаться как-то объяснить наличие в доме оружия, да еще с глушителем? Объяснить, не рассказав о киллере, не получится, а рассказать — значит, признаться в убийстве, хоть и непреднамеренном. Ну и какой от этого прок? Что одно убийство, что другое… Я набрала в грудь воздуха и грозно произнесла:

— Убирайтесь вон.

— Черт, — очень натурально вздохнул дядя Жора, а морячок пожал плечами:

— Она его дочь. — Как будто это что-то объясняло.

— Значит, так, — продолжил дядя Жора, с неудовольствием глядя на меня. — Ты была со мной весь вечер, домой мы вернулись в первом часу ночи, и весть о смерти мужа для тебя как гром среди ясного неба. Я готов все подтвердить, сообщишь им номер моего мобильного и адрес.

— Большое вам спасибо, — вздохнула я, — но, боюсь, ваша готовность соврать во имя моего спасения не пойдет мне на пользу. Вдруг они…

— В «Ганге» подтвердят, что мы ужинали вдвоем, официантка, девушка в красном сари… — Тут он повернулся к Виктору и кивнул:

— Займись. — Морячок шмыгнул к двери и исчез за ней практически бесшумно. Дядя Жора забрал пистолет, укоризненно заметив:

— Кто ж такую улику дома хранит? — И тоже удалился, правда, на кухню, а Марья, схватив меня за руку, увлекла в спальню, где жарко зашептала:

— Сима, меня все это тревожит.

— Меня тоже, — пожала я плечами и, предчувствуя, что последует за этим, сама предложила:

— Давай помолимся, если хочешь.

— Да фиг с ними, с молитвами, — отмахнулась Марья в крайнем волнении, — посадят нас. Меня за дядьку этого, а тебя за Серегу. Конечно, Серега гад, а дядька вообще личность темная, но…

— Я его не убивала, — нахмурилась я, но никакого впечатления на нее не произвела.

— Конечно, конечно, — закивала Марья, — но лучше послушать этого Жору и сделать, как он говорит. — Тут она опять вздохнула, да так жалостливо, что у меня слезы на глаза навернулись от сочувствия к ней, хотя, по большому счету, надо было самой себе сочувствовать. — Сима, — перешла она на шепот, — тебе не показалось, что у него… большой жизненный опыт?

— У дяди Жоры? — уточнила я.

— Ага. Не хочу тебя расстраивать, но, боюсь, он еще похуже нашего Сереги будет. А ты про своего папу вообще ничего не знаешь?

— Отвяжись, — невежливо отмахнулась я, не зная, что ответить. Не папа меня в тот момент волновал, а замечание Марьи насчет жизненного опыта дяди Жоры. И в самом деле, он производил впечатление человека, которого невозможно удивить или привести в замешательство. Сие наблюдение неожиданно расстроило меня. Я потерла нос и сказала: