Татьяна Полякова - Миллионерша желает познакомиться

— Много хорошего, — ответила она лаконично. Здоровяк подумал и согласно кивнул.

— Позвольте выразить соболезнования, — принялся журчать Богдан Семенович, ухватил Ритку за руку и легонько сжал ее.

— Благодарю. В эту трудную минуту, когда мы остались без горячо любимого папы и супруга, и буквально без средств к существованию, забота его друзей для нас особенно ценна.

Оба папиных друга переглянулись, а я ухватила Севрюгина за руку, встряхнула ее и сказала:

— Я вас вспомнила, вы мне лошадку подарили на день рождения. Я ее до сих пор храню.

— Лошадку? — обалдел он и тут же добавил:

— Да-да, конечно, лошадку.

Что тут скажешь, форменный жулик. Мы сели за стол и Богдан Семенович принялся нас угощать.

— Расскажите о постигшем нас несчастье, — попросил он, когда мы помянули папу. — Как скончался наш друг? Долгая продолжительная болезнь?

— Нет, — скорбно покачала головой вдова. — Сгорел. Можно сказать, мгновенно. — И с чувством поведала о папиной кончине.

Севрюгин внимательно слушал. Маленькие, глубоко посаженные глазки слегка посверкивали, недоверчиво и сердито.

— В закрытом гробу хоронили? — спросил он весьма заинтересованно. — Выходит, никакой гарантии, что он там?

Богдан Сменович робко кашлянул, а Севрюгин насупился, Ритка чуть приоткрыла рот и так посидела с минуту, после чего в глубинах ее сознания вызрел вопрос:

— Вы думаете, нам кого-то подсунули? О, Господи… то-то мне так тревожно. И папа дважды являлся, вроде как не в себе и ругал меня на чем свет стоит. А за что, спрашивается? Похороны были на высшем уровне, венки и прочая атрибутика стильная, на мне костюм за полторы тысячи баксов, специально заказывала, папа должен быть доволен… Конечно, если эти жулики положили то, что у них под рукой оказалось, тогда папино возмущение понятно: на кого попало такие деньги выкинули. Папа не одобрял пустые траты… Но если нам подсунули чужого, то где же папа? Лежит неприбранный и на злится меня… Маня, мы срочно должны решить этот вопрос, — повернулась она ко мне и наконец-то заткнулась.

— Папа прибыл из-за границы, — напомнила я, — там у них порядок и если в бумаге стоит папино имя, значит его и положили.

— Чего ж он тогда ругался? — усомнилась Ритка.

— Может ему твои стильные венки не понравились. Или костюм. Папа был консервативен, а у тебя вырез до самого пупка.

Тут Богдан Семенович кашлянул и мы разом обратили к нему свои взоры.

— Э-э… вы упомянули, что наш дорогой друг оставил вас без средств. Как прикажете это понимать?

— Буквально, — вздохнула Ритка и принялась долго и подробно расписывать наши лишения.

Севрюгин слушал, нервно шевеля руками. Выглядели они, его руки к слову сказать, забавно. Короткие, широкие ладони, сплошь покрытые татуировкой. Здесь были гирлянды каких-то экзотических растений, имя Гена, кинжал, еще буквы, которые никак не складывались в слова, и как апофеоз — череп с костями на безымянном пальце. Что-то подсказывало мне, что Геннадий Петрович прошел суровую жизненную школу.

Ручки Богдана Семеновича напротив были тонки, белы и костлявы, а глазки постоянно слезились. Сначала я думала, что он так убивается по нашему папе, потом поняла, это какая-то болезнь, вроде конъюнктивита.

Ритка, закончив рассказ о нашей бедности, схватила папиных друзей за руки и поинтересовалась:

— А вы женаты? — Взгляд ее метнулся от Севрюгина к Богдану и вновь вернулся к Севрюгину. Тот крякнул и попытался выдернуть руку , но не тут то было, Ритка держала ее насмерть.

— Я вдовец, — сообщил Богдан Семенович, — имею на иждивении троих детей, престарелую мать и сестру-инвалида.

Ритка сразу выпустила его руку.

— Я не женат, — с трудом выговорил Севрюгин и Ритка вцепилась в его ладонь обеими руками.

— Вам надо жениться, — твердо заявила она. — Только в браке мужчина может ощущать себя полноценным человеком. Без женской заботы, внимания, без ласки, наконец, мужчина чахнет… Что-то мне ваш цвет лица не нравится. Вас печень не беспокоит? Надо показаться врачу, но главное — диета. Правильное питание — основа здоровья.

— Я прекрасно себя чувствую, — рассердился Севрюгин.

— Вот и мой дорогой супруг говорил точно так же, — не без язвительности заметила Ритка, — а теперь мы собрались к нему на кладбище.

— Да, кстати, нам пора ехать, — напомнила я, мужчины с готовностью поднялись, Богдан расплатился за угощение, мы вышли на улицу в сопровождении молодого человека, который дежурил возле двери, и тут выяснилось, что «мерседес» возле ресторана Севрюгинский. Меня это не удивило, но на Ритку произвело впечатление.

— Это ваш? — спросила она нервно. — Шестисотый? Салон кожаный, кондиционер… — Она скороговоркой перечисляла все достоинства машины, а Севрюгин согласно кивал. Во взгляде его сначала появилось удивление, затем потрясение, а закончилось все восхищением.

— Вы хорошо в этом разбираетесь, — заметил он, когда Ритка, наконец, умолкла.

— Я мечтала о такой машине всю жизнь. Но теперь, когда тело моего супруга покоится в земле… — Она смахнула слезу и полезла в «БМВ», а я побрела к своей машине.

Кладбище в этот час было пустынным, тишина давила на уши и настраивала на меланхоличный лад. Мы разом загрустили, даже Севрюгин, хотя до этого он выглядел весьма оптимистично. Мы подошли к папиной могиле и молча постояли минуты две.

Все это время Севрюгин шарил взглядом по холмику земли, точно пытался что-то разглядеть. Стильные венки успели завянуть и теперь казались жалкими, деревянная табличка сообщала, что здесь покоится Смородин Анатолий Вениаминович. Богдан присел на корточки и стал ее изучать, наконец он покачал головой, вроде бы оставшись недовольным.

— Что скажешь? — спросил Севрюгин, Богдан пожал плечами. Ритка расценила жест по-своему и затрещала:

— Пусть вас не удивляет такое положение дел, до сорокового дня памятник ставить не положено. Конечно мы сейчас очень нуждаемся, но наш дорогой покойный не останется без монумента, даже если придется собрать все свои вдовьи копейки…

— О каких копейках речь, уважаемая? — не выдержал Боня. — Неужели он ничего не оставил?

— Две тысячи баксов, которые мы давно проели, — с готовностью сообщила Ритка. — Похороны за счет фирмы, Виктор не поскупился, надо отдать ему должное, хотя особой пользы я от него в будущем не вижу, жена, трое детей, все совершенно бесперспективно.

— Н-да, — изрек Севрюгин, исподлобья глядя на Ритку, надо сказать, в ту минуту она была чудо как хороша, румянец во всю щеку, глаза горят, в позе некое томление… Богдан скромно потупился, а Севрюгин от такого накала страстей благоразумно отступил назад, теперь между ним и Риткой была могила и он почувствовал себя в относительной безопасности, а Ритка тяжко вздохнула.