Юлия Волкова - ШОК-Н-ШОУ

Пампушка и Ласточкина постучались в комнату Глории без четверти двенадцать. Глория от стука вздрогнула и только потом вспомнила, что они договаривались встретиться именно в это время. Натягивая куртку прямо на пижаму, она приоткрыла дверь. Девчонки переминались с ноги на ногу от нетерпения.

— Мы за тобой. Готова? — зашептала Пампушка. — Спишь, что ли? Или забыла?

Ласточкина же стояла молча и только выжидающе посматривала на Глорию с высоты своих ста девяноста.

— Я все помню, — сердито сказала Глория. — Но мне кажется, зря все это.

— Чего? — наконец подала голос Ласточкина. Голос у нее был низкий и слегка гнусавый и плохо сочетался с ее амплуа куклы Барби. — Это как?

— Как-как! — вскрикнула Пампушка. — Не верит она нам, вот что. Не видишь, что ли?

— Конечно, не верю, — решительно прошептала Глория. — И не орите. Хотите, чтобы остальные из комнат повылезали?

— Не повылазят , — сказала Ласточкина. — Они заперлись на сто замков и трясутся от страха под одеялом.

— Нельзя говорить повылазят , — проворчала Глория. Ласточкиной она замечания делать не стеснялась — та воспринимала критику спокойно, не то, что Пампушка, которой слова было нельзя сказать — сразу обижалась.

— Не повылезают, — послушно поправила себя Ласточкина и заискивающе улыбнулась. — Так правильно?

— Так правильно, — кивнула Глория. — И куда вы предлагаете идти?

— Сначала на крышу, на площадку, где телескоп стоит, — задыхаясь от волнения, сообщила Пампушка. — А потом — в хозблок.

— А туда зачем? — удивилась Глория, но дверь заперла, и они, крадучись, двинулись по коридору.

— Потому что он в этих двух местах появляется, — сказала Пампушка, ужасно топая — даже мягкий ковер не смог заглушить ее шагов. — Давайте быстрее. Скоро полночь стукнет.

Ласточкина хихикнула.

— Кого стукнет?

— Да ну вас! — обиделась Пампушка. — Это выражение такое.

— Никогда не слышала, — сказала Глория сердито. — Это тебе восемнадцать стукнуло, а еще когда-то что-то стукнуло тебя по голове. Теперь вот и мерещится всякая галиматья, и выражаешься ты странно. Можно сказать: «часы пробили полночь». Или: «московское время ноль часов ноль минут». Как ты интервью будешь давать на заключительной пресс-конференции — ума не приложу.

— Нормально буду интервью давать, — Пампушка аж запыхтела от обиды, ибо, как известно, не переносила критики в свой адрес. — А ты не верь, не верь! Я посмотрю на тебя, когда ты его своими глазами увидишь и разговаривать станешь.

— Не стану я разговаривать с привидением, — засмеялась Глория. — Ну, о чем с ним говорить?

— Как о чем? — возмущенная Пампушка даже вскрикнула. — Например, о том, кто его убил.

— О Господи! — Глория глубоко вздохнула. — Что творится в твоей голове! Почему же ты его об этом не спросила?

— Я и спросила! — проговорила Пампушка удивленным тоном — как это Глория не понимает? — Он же русским языком мне вчера сказал: об этом я буду говорить только с Глорией. То есть с тобой.

— Почему? — идущая впереди девушка резко обернулась, и Пампушка тоненько взвизгнула, налетев на подругу.

— Когда тормозишь, включай огни, — недовольно прошипела она. — А говорить он будет только с тобой, потому что… Потому что…

На выручку ей пришла Ласточкина:

— Потому что вы были с ним близки.

— Ага! — Глория, не сдержавшись, закричала во весь голос. — Вот вы и попались. Это вы думаете, что мы были с ним близки. А на самом деле — ничего подобного! Не были мы близки! Даже не целовались ни разу! Вам меня не провести!

— О мама миа! — воскликнула Пампушка. — Да Нюся совсем не про то сказала. То есть, не про это. Не про ту близость, в общем. Но вы же с ним дружили? Этого ты не будешь отрицать?

— Мы… — Глория на секунду задумалась. — Мы общались.

— Ну вот, — энергично кивнула Пампушка. — Это тоже называется близость. Только, как это?… Духовная.

— Не знаю… — пробормотала Глория, мгновенно растерявшись. О том, что простое общение можно назвать духовной близостью, она как-то не думала.

— А я знаю, — отрезала Пампушка. — Вот со мной он почему-то не общался и стихов своих не читал. И Ласточкиной не читал. И даже мертвый не хочет с нами разговаривать. А с тобой хочет. Пошли уже! — и она решительно затопала по ковру к лестнице…

Глория нехотя двинулась следом. И с какой стати она поддалась на уговоры этих двух дурочек? Ведь кошке понятно, что они либо ее разыгрывают, либо еще хуже — окончательно спятили, вот им мертвый Молочник и привиделся. Дурдом! Хотя если разобраться, после всего, что произошло, не удивительно, что ребята и девчата пошли вразнос. Кто-то тайком от организаторов проекта алкоголем балуется у себя в комнате — «сухой закон» нарушает, кто-то на все замки запирается и дрожит от страха, кто-то, как Ласточкина и Пампушка, начинают во всякие чудеса верить. Одна только Глория не запирается и разной дрянью себя не травит, чтобы хоть на некоторое время выпасть из реальности. Не хочет она из этой реальности выпадать, вот что! Хотя боится не меньше других, а по Молочнику тоскует, наверняка, больше. А скорее всего, только она и тоскует. Остальные его и не замечали вовсе и думать о нем не думали, а если и вспоминали когда, то только как о муже главного продюсера Марфы Король. Насчет их союза многие посмеивались: «Молочник и Король — ха!» Но даже если у них и фамилии были бы обыкновенные, все равно было над чем смеяться. Вениамин Молочник, писавший для участников проекта «Звездолет» тексты песен, был маленького роста очкариком, он никогда не повышал голос и всегда смотрел на мир доверчиво и близоруко. Марфа же Король… Ух! У Глории даже дух захватило, когда она вспомнила продюсершу и представила ее воочию. Марфу боялись все. Даже Барчук, а уж ему-то чего… Красивая, высокая женщина с мягкими чертами лица и добрым, все понимающим взглядом, она превращалась в жестокую, властную фурию, когда ей что-то не нравилось. А не нравилось ей многое и почти всегда. Особенно ее раздражали лень и профессиональная беспомощность участников проекта. Голос ее раздавался на всех пяти этажах пансионата, арендованного под съемки, когда она решала провести воспитательную беседу с каким-нибудь бедолагой. И супруг ее исключением не был. Его стихотворные опусы, которые казались Глории, да и многим ребятам, очень даже приличными, она раздраконивала так, что камня на камне, рифмы на рифме не оставалось. И ведь почти всегда она оказывалась права. Ребята после ее разносов собирали свою волю в кулак и работали как проклятые. А Веня Молочник после ее критики еще лучше стихи писал.