Татьяна Степанова - Тот, кто придет за тобой

– Твою мать!!

Чалова душила ярость, и он никак, все никак не мог справиться с собой.

– Твою мать!!

Кате аж боязно стало – каков он, этот «застегнутый» на все пуговицы прокурорский, в бешенстве.

– Твою мать!! Да что же это такое...

Труп уже начал коченеть, и эксперт Сиваков терпеливо ждал, когда... когда Чалов наконец-то возьмет себя в руки и начнет работать: осматривать, писать протокол – в общем, выполнять возложенные на него функции.

– Ладно, Валерий Викентьевич, тут нет твоей вины.

– Да сто раз это моя вина. Сто раз должен был предусмотреть, оставить охрану в больнице.

– Да какая охрана, когда она в реанимации была все это время! Какая, к черту, охрана?

– Екатерина, – Чалов подошел к Кате, – мне казалось, что весь эпизод с Каротеевой закончен, понимаете? На нее напали, ранили, и это было как предупреждение, ее ведь в живых оставили, а могли убить. Легко могли убить – там, на ее даче. И я подумал – кто-то вот так свел с ней счеты, отомстил, но не захотел убивать... Я ведь о Прохорове думал, когда мы о нем узнали... А когда понял, что ошибся... в общем, я опоздал.

– Но там, на даче, это я спугнула убийцу! – воскликнула Катя.

– Вы не могли никого спугнуть! Нападавший не стал убивать Каротееву тогда, он ее оставил... понимаете, он ее оставил в живых.

– Но... но ведь сейчас ее убили, – Катя смотрела на тело. – Она все мне рассказала. Теоретически после дачи показаний свидетели в относительной безопасности... Я отлучилась всего на десять минут. И когда я уходила, тут с ней была сестра... Полина пыталась мне что-то сказать перед смертью!

– При таких ранах она не могла говорить, Екатерина, тебе показалось, – хмыкнул эксперт Сиваков. – Такой порез – по горлу полоснули, повреждена гортань, трахея, артерия.

– Но все равно она пыталась мне что-то сказать.

– Она видела своего убийцу. – Чалов подошел к кровати. – Ладно, мы тут начнем работать, а вы, Катя, вспомните все до последнего слова, о чем у вас шла речь. А о нем особенно.

– Об адвокате Ведищеве? – тихо уточнила Катя.

– Да, о нем. Теперь вы мой главный свидетель – против него. Раз Каротеева умерла, теперь вы... Приедем в отдел, я вас официально допрошу.

– Валерий Викентьевич, на минуту – мы тут с медсестрой беседуем, так вот она в полной истерике, – в палату сунулся молоденький опер из Ясногорского УВД.

Чалов сверкнул глазами, как тигр. И ринулся в коридор.

– Твою мать!! – загремел он на всю больницу. – Я тебе покажу – истерика! У вас что здесь, в отделении, проходной двор? Больных как кур режут? Где ты была, почему отсутствовала, ты ведь медсестра дежурная!

– Ой, я ничего не знаю, я только на минуту ушла, спустилась на второй этаж, у меня там подружка на сутках, мы покурить на лестницу вышли. Я только на минуту, а потом на пост вернулась – ваша сотрудница это подтвердит, она меня видела, она меня позвала капельницу больной из пятой снять и сказала, что забирает ее – совсем забирает, а я в толк не возьму – эта же из пятой, ну, которая покойница теперь, она же не только по травматологии, она же и по кардиологии госпитализирована. А когда мы в палату вместе вошли...

– В промежуток между восемью и девятью часами вечера кого вы видели на этаже? Больные, врачи – кого?

– Да всех и... и никого... Господи, я не знаю, ваша вот сотрудница припозднилась... А так все посетители еще до восьми ушли, а больные у нас... у нас их не так много... эти вот напротив – лежачие в гипсе после автоаварии... потом еще старушка из десятой – шейка бедра... и еще одна шейка бедра... Господи, там операции сегодня поздно закончились... хирургов наших видела... потом, конечно, дежурного по отделению, он на приеме больных работал на первом этаже... еще наш травматолог Денис Михайлович, мне показалось, что он еще у себя, но он ушел уже, я просто внимания не обратила.

– Ну хорошо, успокойтесь, – Чалов, кажется, и сам начал потихоньку наступать на горло собственной «песне». – Мне будут нужны ваши показания, посидите, вспомните – мой коллега из розыска оформит допрос.

Катя вышла из палаты.

– Езжайте в отдел, дождитесь меня там, – сказал он, подходя.

– Я кое-кого видела, – тихо сообщила Катя.

– Здесь, на этаже?

– Нет, в вестибюле у служебного входа, там, где больничная парковка. Приятель Ковнацкого – похоронный агент, которого Гермесом называют. Он тоже заметил меня и очень странно себя повел. Бросился наутек, и я... я погналась за ним.

– Вы за ним погнались?

– Ну да, поэтому и оставила Каротееву одну в палате – минут на десять.

– Черт, а вы уверены, что это был именно этот тип?

– Я видела его... может, не как вас сейчас, но... нет, мне не показалось, он бросился бежать, когда я его окликнула. И тогда, помните, на улице у дома Каротеевой он тоже появился на своей машине.

– Я сейчас же пошлю на Юбилейную улицу оперов. – Чалов, казалось, прикидывал, как оно лучше – в такой вот ситуации. – Нам тут работы часа на три. Дождитесь меня в отделе, можете взять протокол у дежурного следователя и сами... самодопроситься. Все подробности – все, о чем рассказала Каротеева. Я на вас надеюсь, слышите, коллега? Я на самого себя сейчас так не надеюсь, потому что опять облажался... твою мать!!. Я надеюсь на вас, помогите мне.

– Пыталась вам помочь здесь, а видите, что получилось? – неожиданно для себя Катя всхлипнула.

Но он не погладил ее по голове, как ребенка, и не прижал к груди, бормоча «ничего, ничего, у нас работа такая», как это показывают в сопливых сериалах.

Он просто отвернулся и направился в палату, где его ждали место происшествия и труп.

Опергруппа Ясногорского УВД, посланная следователем Чаловым на Юбилейную улицу к дому Платона Ковнацкого, еще издали услышала музыку. Полонез Огинского – торжественный и печальный – плыл в ночном воздухе над темными, пустыми, покинутыми своими владельцами особняками дачной «Пятой авеню», вырываясь из мощных динамиков, из распахнутых настежь окон.

Та-тара-рарара-ра-ра!

Сыщики долго звонили в домофон возле калитки, а потом начали стучать в ворота, включили фары полицейской машины, направив свет на дом Ковнацких. И только после этого ворота открылись. Оперативники увидели мужчину в пижамных штанах из темного шелка – с голым торсом, с усиками, державшим в руке пистолет.

– Это кто тут вы...тся?! В моем доме?! Смирррно! Рр-равнение напрр-ра-во!

– Бросьте оружие!

– А пулю не хочешь?! Командир... это я тут всему командир... здесь вообще теперь все мое!!

Мужчину сбили с ног, обезоружили и только потом уразумели, что это бывший охранник похоронной конторы, а ныне законный муж Марианны Викторовны Ковнацкой, потерявшей любимого сына, – Глотов.

Нет, он не был пьян – опытные в таких делах опера, едва узрев его зрачки, сразу поняли: не в водке тут дело, а скорее в... если не в героине, то в чем-то похожем.