Андрей Орлов - Я навсегда тобою ранен...

Зимовье перестраивали, утепляли, забивали паклей щели, но контуры избы изменений не претерпели – квадратный сруб, ступенька с дверью, оконце чуть более тюремного. На южной и западной сторонах как будто не было окон, но я очертил стволом квадрат, и Венька понял – кивнул, ныряя в крапиву. Я замер у крыльца, прижавшись к брусу. Пятисекундная медитация, сочетаемая с православной молитвой... бросился в дом, прочертив балетное па и впаявшись в груду составленных друг на друга тазиков.

– Ни с места, милиция!!!

Мужик отпрянул от печки – перепуганный, оглушенный. Перед моим появлением он укладывал в нее дрова. Кочерга вывалилась из рук, он попятился, опрокинув ведро.

– Дяденька, не шевелись, – посоветовал я. Быстро пробежался по заимке – сорвал шторку, за которой был топчан, крытый шерстяным одеялом, глянул за печку, убедился в отсутствии лестницы на чердак. Венька с индейским воплем влетел в заимку – мстить за павшего товарища. Я подал знак – не буянь. Нетерпеливо повел стволом – выметайся. Венька пожал плечами и выгреб на улицу – озираясь, излучая жирный вопрос.

– Савельев? – мрачно спросил я.

Дядечка кивнул, отлипая от стены. Белый, как полотно, губы дрожали. Немного странно. Разве так должен реагировать на слово «милиция» человек, проработавший всю жизнь в системе МВД?

– Ребята, вы что? – сглотнув, поинтересовался хозяин.

– Простите, гражданин, – казенно отозвался я. – Рыдаловский уголовный розыск. Сбежали двое опасных преступников. Вы чужих не видели?

– Не видел, – лихорадочно замотал головой пенсионер. – Нет, товарищ, серьезно, я и своих-то не видел... Я рано встаю, если бы кого увидел...

– Да вы не волнуйтесь, я вам верю, – сказал я преувеличенно громко.

Мотивация старика, похоже, становилась понятной – на вешалке за телогрейкой висел черный плащ, который никак нельзя было назвать мужским. Пасечник жадно поедал меня глазами, причем одна половина мозга умоляла: уйди! Вторая слезно упрашивала: останься!

– Подпол есть? – спросил я.

Подумав, старик покачал головой. Я еще раз осмотрелся и оттянул стволом драный половик, лежащий посреди комнаты. Подпола не было. Тесанные рубанком, крашеные половицы.

– А на улице? – спросил я губами. Старик еще раз подумал и опять помотал головой.

– Извините, – сказал я. – Видимо, те, кого мы ищем, пробежали стороной. Еще раз извините, что напугали.

Дряблый подбородок задрожал, глаза наполнились слезами. Я приветливо улыбнулся и, сунув пистолет за пояс, вышел на крыльцо. Янка, сидящая за печкой, смотрела на меня с интересом. Венька рассеянно перебирал ногами вывалившиеся из поленницы чурбаки. В стороне трещали кусты – Крюгер проводил зачистку.

– Пошли, – сказал я. – Не было здесь вурдалаков.

– Ты уверен? – озадаченно почесала стволом переносицу Янка.

– Не было, – решительно заявил я. – Выдвигаемся, коллеги, время теряем, смоются же, гады...

Мы добежали до кустов, ввалились в гущу ветвей и увядающей листвы. Я хлопнул ладонью по воздуху, давая понять, что прибыли. Дураками эти трое не были – не вникая в тонкости, сообразили, что предстоят интересные события. Я помчался обратно по широкой дуге, продрался сквозь кусты, зигзагами одолел участок редколесья и через минуту уже сидел за развесистой осиной метрах в тридцати от навеса с дровами. Имелся у старика Савельева погреб! Воровато озираясь, он выбрался из зимовья с мукой на заслуженно-милицейской физиономии, потрюхал под навес, подтягивая мотню. Согнувшись в три погибели, принялся отгребать разбросанные под поленницей дрова, по которым еще недавно топтался Венька. Обнажилось прибежище бесов – жестяная крышка погреба без выступающих элементов. Старик отодвинул крышку, что-то промямлил в подвальное нутро. Скрипнула лестница, полезла подземная нечисть. Красавчики те еще. Сивохин сверкнул «волчьей пастью» – у этой мрази стойкий комплекс к собственной внешности, – выкарабкался из погреба, оттолкнув старика, наладил ствол в пузо.

– Сымай куртец, дедуля, тебе он уже на хрен не нужен...

Савельев срывал пальцы, пуговицы не слушались. За Сивохиным, похабно скалясь, выбрался Хрипач – бритый череп со шрамом. Не сказать, что сильный, но прилично накачанный. И зачем такой нечисти в зоне оборудуют спортзалы? Он волок связанную женщину в ночной сорочке. Та мычала, жилы на висках надулись, побелели. Рот был замотан ветошью. В глазах у женщины стояли слезы, ночнушка порвалась – похоже, в подвале подонки неплохо проводили время.

Они вертели головами, щерились, нервно хихикали.

– И портки сымай, дедуля, – ткнул Сивохин старику в живот, отчего тот не устоял и упал на чурбак, вскрикнув от боли.

– И вообще тащи весь прикид, – ощерился Хрипач. – Дальняя дорога предстоит.

– Лишь бы не в казенный дом, – гоготнул Сивохин.

– И для телочки шкурки тащи, – бросил Хрипач, – не в ночнушке же побежит.

– Пожалейте Эмму, парни... – взмолился старик. – Вы же обещали, что не тронете ее... Я милиции сказал: не видел вас – все как вы просили... Лучше меня возьмите...

Эмма замычала, задергалась. Старик метнулся к ней – Сивохин сделал подсечку, и доверчивый старец покатился по поляне, загибаясь от боли. Подонки гоготали. Я плавно надавил на спусковой крючок – «макаров» гавкнул. Берданку вырвало из клешни Сивохина, отбросило. Упырь схватился за ужаленную руку, затравленно завертел головой.

– Не двигаться! – рявкнул из-за дерева Крюгер. – Вы окружены!

– Вязало!!! – истошно завопил Сивохин.

Скачок – он помчался догонять карабин. Грохнуло со всех сторон. Беглец завертелся, как веретено, рухнул на колено, физиономия затряслась от страха. Матерно верещал Хрипач. Блеснул нож. Беглый прижал к себе женщину, слившись с ней в жутковатом танце, вдавил лезвие в горло и начал медленно отходить.

– Я пришью ее! – орал он на весь лес. – Не подходить, волки позорные, я пришью ее!!!

До ближайшего кустарника он худо-бедно добрался, но так орал, что не слышал шороха у себя за спиной. Венька выкатился колобком, молодец парень. Взлетел, как на пружинке, рукоятью по башке, вывернул локоть. Мы с Сивохиным уже столкнулись – ахнула грудина, я схватил его за ворот, коленом в пузо, швырнул на поленницу, которая тут же дрогнула и стала разваливаться. Складываясь, улеглась на землю женщина. Винтом пролетел Хрипач, пораженный каблуком в гребень подвздошной кости (которая над ягодицей), выронив нож, поднялся, отступил... и страх затопил расписанную шрамами физиономию – нога провалилась в погреб, он замахал руками, загремел, ломая лестницу.

– Ух ты, – восхищенно вымолвил Венька, осторожно приближаясь к краю. Вытянул шею. – Как низко пал...

Я выдернул Сивохина из разоренной поленницы. Он пускал пузыри, держался за живот и уже готов был выстрелить в меня залпом блевотины.