Геннадий Абрамов - Ни за грош

– А машина? Давно уехала?

– Она разве... уехала?

– Пинкертон. Не заметил?

– Мы на карьерах купались.

– Когда их? Сегодня?

– Ага. Недавно. Вчера мы тут проезжали. Темнело уже. Сторож с собакой гулял, и больше никого.

– Ладно, дай пять.

Парень напрягся и помрачнел.

– Дрожи дальше, - Андрей пожал его потную вялую руку и отошел.

Точно - они. Штаны Максима, клетчатые. Он часто в них ходил. Голова то ли есть, то ли нет, не разглядел. Колеса мешают, люди. Далековато. А может, в выемке так лежит. У Славки колено голое. Лицо, голова - все под коркой кровяной, и трава вокруг грязная, бурая.

Подкрался поближе, но милиционер заметил и отогнал.

– Нельзя. Уходите.

– Сволочи. Кто их?

– Проходи, парень. Нельзя. Уходи отсюда.

– А кто их? Нашли?

– Я кому сказал?

– Ухожу, ухожу.

Пухлая сизая туча, нависая над озером, угрожала дождем.

Небо меркло.

В сыром полуподвале, приспособленном под зал занятий атлетической гимнастикой, не выветривался запах нота - хотя фрамуги даже зимой были настежь.

Ребята взмыленные. Севка жал с груди лежа, по блинам - килограммов семьдесят. Молодец. Иван качал на тренажере спину. Лицо его, когда увидел в дверях Андрея, дрогнуло. Выдохнул:

– Обожди.

– Работай, работай.

Яшка сидел в углу на своей тележке и с пола заваливал на обрубки пудовую гирю.

Андрей поставил рядом с ним коробку на попа. Потрепал за кудри.

– Тебе. С годовщиной.

Яшка смутился.

– Спа... па... сибо, - когда волновался, он заикался сильно. - Раз... разз... денешься?

– В душ с вами схожу. Не отвлекайся.

Обошел зал, посмотрел, как работают другие. Поздоровался за руку с тренером.

– Сачкуем?

– Дела, Олег Матвеич.

– Не принимаю. Если для тебя что-то важнее - прощай. Только так.

– Ох, и крутой же у вас характер, Олег Матвеич.

– Уходишь?

– Сам - ни за что. Пока не уволите, помозолю вам глаза.

– Канителиться не в моих правилах. Даже с тобой.

– Знаю, Олег Матвеич. Вы уже говорили.

Андрей разделся, и в душевой занял дальний отсек.

– Здорово, лейтенант! - Севка влетел первьэм. - Где пропадал? Целый день названивали, аж диск раскалился.

– Надо обсудить.

– Есть что-то для неленивых?

– Может быть.

– А я? А мне? Я тоже хочу! - улыбался Иван, стягивая через голову липкую, пропитанную потом майку. - Сев, мочалка у тебя?

– В сумке.

Они мылись под одним соском. Зашумела вода и и соседних отсеках - и там жали-сь по двое, по трое. Душевую заволокло паром.

– Гребцов! Ты здесь?

– Он вышел, Олег Матвеич

– Отставить разговорчики. Андрей! На минутку!

– Пупок промою!

– Некогда мне!

– За ухо прихватили! Не могу!

– Кончай свои шуточки!

– Они не "антеи", Олег Матвеич, они бандиты, - Андрей подошел, потирая ухо, - Накачали на мою голову.

– Я по делу.

– Весь внимание, Олег Матвеич.

– Ты мне такую достать не можешь?

– Вы о чем?

– Да вот.

В дверях душевой сидел на тележке Яшка в новенькой куртке. И улыбался. И благодарно смотрел на Андрея.

– А, это, - Андрей обошел Яшку, завернул полы куртки, чтобы не волочились по полу. - Чуть велика.

– Ннн-нет, - с чувством возразил Яшка.

– Сойдет. Чудь подтянем, и порядок. Главное, в плечах тик в тик, верно?

– Ддд-да.

– Ну что? - спросил тренер. - Сделаешь?

– Боюсь, не потянете, Олег Матвеич.

– Сколько?

– Страшно сказать, Олег Матвеич. Три штуки.

– Сколько-о-о?

– Меньше никак. Фирма.

– Хамье. Убийцы. Ну дерут! - Тренер отвернулся и рубанул кулаком по косяку. - Сволочи! За горло взяли. Дышать не дают!

– Правильно, Олег Матвеич.

– Передушил бы. - Лицо тренера сделалось малиновым, и чтобы разрядиться, он измордовал боксерскую грушу.

– Ну? - улыбнулся Яшке Андрей. - Доволен?

– Ттт... такие дденьги.

– Вы как сговорились сегодня. Все меня обижают. Разве дареному коню в зубы смотрят? А, Яш? Это же от всех нас. Скинулись. Что деньги. Ерунда. Тебе же нравится? Вот и носи.

– Иззз-вини.

– На семь кабак заказан.

– Ггг-де?

– "Раджив Ганди".., Эй, бойцы! Намыль имениннику шею!

– Пусть идет!

– А К-кк-атя ббу-дет? - спросил Яшка. И густо покраснел.

– Приказывай. Для тебя - из-под земли достанем.

– Ддд-остань.

– Ну, Дон Жуан! - развеселился Андрей. - Казанова-восемьдесят.

Севка привез его на такси, а Иван встретил, посадил на загривок и внес. С креслом решили не связываться, и обратно - так же, сдадут отцу с рук на руки.

Яшка был счастлив. Нарядный, радостный - в белой рубашке с галстуком, а поверх новая куртка, воротник поднят, мех струится, играет, округло обтекает тонкую шею, рукава закатаны на два оборота. На коленях букет алых гвоздик - Кате приготовил.

Официант принес шампанское и закуски - молодой парень, а уже распаренный на казенных харчах, с почти женской грудью, приторно вежливый от предвкушения чаевых.

– Приятного аппетита.

– Привет "агропрому".

– Горячее?

– В восемь ноль-ноль.

Иван бесшумно открыл шампанское, разлил по фужерам.

– Клюкнем, - сказал Севка. - Без раскачки.

За него.

– А потом за свободу. Весь вечер.

– Мальчики! Мальчики! - к столику пробиралась Катя. - А дама? Как можно?

– Бабье, - заворчал Иван. - Выпить спокойно не дадут.

Яшка сиял.

– Поздравляю, - сказала Катя и выложила на стол книгу "Воздушные пути". - Желаю тебе, милый Яшенька, всего-всего, - наклонилась и поцеловала в губы.

Яшка протянул ей букет.

– Как? - Она удивилась притворно. - Мне?

Ну, мальчики. Я не стою.

– Бери, бери, - грубовато сказал Иван. - Пока дают.

Севка подставил еще один стул. Катя сняла шляпку и села. Андрей наполнил вином еще один фужер.

– Давай, Иван, - сказал Севка. - Загни тост.

– При дамах я - пас.

– Мизантропический.

– Не.

– Боишься, что ли?

– Да они хуже чумы.

– Ладно, - сказал Андрей. - За него. За ум его. И душу. Может быть, мы вместе не стоим его одного.

Ребята притихли.

Чокнулись, выпили.

– Люблю повеселиться, - сказал Севка, набрасываясь на закуски.

– Опухнешь с голодухи.

– Яш, - сказал Андрей. - Позволь, я уведу твою даму.

– Ссс-совсем?

– Что ты. За. кого ты меня принимаешь? На пару слов. Не волнуйся, насчет барахлишка.

Катя поднялась и чмокнула Яшку в щеку.

– Скоро вернусь. С ним я в безопасности. Мальчики, присмотрите за моей шляпкой, пожалуйста.

– Лебедям подбросим.

– Грубиян.

Внизу, под выносным балконом ресторана, одиноко и незаметно жил несчастный пруд. Под бликами света застойная вода его казалась искусственной, неживой, дальше к центру она жирно темнела. Зеленоватая мутная ряска тянулась дугообразно от ресторана к ближним липам. Грязно светлели окурки, огрызки, куски недоеденного хлеба. Утки сбились к домику, а два черных лебедя, потеряв природную гордость, выпрашивали подачку, плавая вдоль берега.