Ева Ланска - Клото. Жребий брошен

Ровно по расписанию самолет приземлился в аэропорту Бен-Гурион.

На этот раз встречающих не было. Женя назвала шоферу такси адрес, который дал ей Алекс, и села в машину, доставившую ее к одному из тель-авивских небоскребов. Женя вышла из машины. Действительно, очень жарко. И она поспешила внутрь, в прохладу кондиционеров…

Ее квартира — довольно большая, с кухней, холлом и спальней — оказалась на сороковом этаже. Женя подошла к окну и обомлела от красоты открывающейся панорамы. Голубое — ни облачка, даже самого крошечного — небо, блеск солнца, отражающегося в стеклах небоскребов, и синее-синее море. У нее просто голова закружилась.

Телефон просигналил о полученном sms-сообщении.

«Как добралась? Алекс».

«Нормально», — ответила она.

Да, смайлики и сердечки в этой переписке были неуместны.

Женя в сердцах бросила телефон и начала разбирать вещи. «Надо же, какой профессионал, — думала она, — все точно рассчитал: когда долечу, когда в квартиру поднимусь, когда у окна встану… Все знает, все просчитывает — когда sms послать, когда в кровать уложить… Сволочь. — Злые слезы опять подкрались к глазам. — Можно подумать, они этого Бориса специально на меня натравили… Что бы они вообще делали, если б не это ведерко с шампанским?»

Женя бросила раскладывать вещи и снова подошла к окну. Красота заоконного пейзажа успокаивала.

Посредник обещал встретиться с представителем агентства, то есть с ней, в течение недели, начиная с завтрашнего дня. Она прибыла в Тель-Авив с запасом в сутки. А это значит, что она свободна. По крайней мере на сутки.

«Ну что, Коростелева, — обратилась она сама к себе, — время пошло, пойдем, что ли, искупаемся?»

Алекс не остался в Ницце. Он вылетел в Тель-Авив даже раньше Жени. И в то время, когда Женя вышла на пляж, он входил в кабинет шефа.

— Здравствуй, заходи, — приветливо кивнул Аарон Эшколь, — садись. Давай, докладывай, как там наша девушка. А то меня сверху уже задергали, сам понимаешь…

— Об этом я и хотел поговорить, — сказал Алекс, усаживаясь в кресло напротив шефа. — Девушка к проведению операции непригодна.

Шеф поднял на него изумленные глаза:

— Вот как?

— Абсолютно, — подтвердил Алекс. — Она завалит все дело.

— Это почему? Психопатка, что ли?

— Нет… Она просто еще ребенок.

— Это в 26-то лет? — не поверил шеф.

— Совершенный ребенок, — повторил Алекс. — Она просто не в состоянии хитрить и обманывать.

— А и не надо никого обманывать, — радостно ответил Аарон Эшколь. — Пусть пообщается с этим французом. Она же не будет притворяться, что она — та самая модель. Девочка продает лодки — никакого вранья. Только пусть сделает такую любезность, не отшивает некоторое время кавалера. А там посмотрим.

Алекс молчал.

— Поговорит с ним, туда-сюда, наши все запишут, проанализируют… Да что я тебе объясняю! — рассердился он. — Ты же сам все понимаешь. Тоже мне девочка… Завалила такого бугая, а теперь в кусты? Нет, надо отрабатывать…

— Я же вам докладывал, — хмуро ответил Алекс, — она оборонялась.

— Докладывал он, — проворчал шеф. — Прозевать такое! Хорошо хоть додумались ее одну на яхту не выпускать, зачистить все успели…

— Там сейчас все в порядке? — спросил Алекс.

— А то, — вытер лысину платком шеф. — Безутешная вдова счастлива, любовницы рыдают. Ладно, ладно, ты молодец, кто же отрицает? Все успел: и по горячим следам все следы зачистить, и уплывшую наживку найти.

— Она сама позвонила, — хмуро ответил Алекс.

— Ну ведь не просто так позвонила-то? — подмигнул шеф. — А, Казанова?

За глаза Алекса так называли довольно часто — он действительно пользовался у женщин большим успехом. Но сказать ему это прямо в лицо, не рискуя нарваться на конфликт, мог только шеф.

Поэтому, если кто-то из отдела обращался к Александру Левину не по имени, то выбирал для этого обращения его официальный псевдоним — Повар. Повар — потому, что, во-первых, Алекс действительно прекрасно готовил. А во-вторых, благодаря этому своему умению имел возможность попасть практически в любой дом, где повар «вдруг» заболевал.

Именно в этой роли он и присутствовал, курируя ситуацию, на «Фортуне» в тот вечер, когда погиб Борис. Если бы Женя не кинула в Бориса то злополучное ведерко с шампанским, ее бы в ту же ночь арестовали. По обвинению в краже у Бориса дорогого кольца (по понятным причинам французская полиция была просто счастлива помочь в этом аресте). И конечно же, Алекс явился бы в участок в роли белого ангела с предложением о помощи. Небезвозмездной, разумеется.

Он насторожился в тот момент, когда включился сигнал, запрещающий вход на VIP-палубу. А затем — долгая тишина после отмены сигнала. И он, пожалуй, впервые в жизни растерялся, когда обнаружил мертвого Бориса и отсутствие Жени на лодке. Когда она позвонила с чужого мобильного, он, кляня себя за халатность, прочесывал с береговой охраной пляжи и бухту, будучи уверен, что она утонула…

— Что с посредником? — спросил он шефа, проигнорировав обращение «Казанова».

— А, — махнул рукой шеф, показывая, что с этим проблем нет. — Ребята его прижали к стенке, и он на все согласен. Нас он боится больше, чем своего благодетеля. Так что будет помогать — никуда не денется.

— И все-таки я настаиваю на том, что оставлять их вместе надолго нельзя. У нее будет нервный срыв. Мы вообще можем его спугнуть. Он скроется — и не только денег, но и обмена не будет.

— Не волнуйся, — снова отмахнулся шеф, — никто его с ней наедине оставлять не собирается… надолго. Если нам удастся сдать ему эту лодку, «Мейнстрим», то… Слушай! — вдруг осенило его. — А что это ты так за нее радеешь? Влюбился, что ли? Ты это брось — зачем тебе эта девчонка? Выкинь ее из головы!

«Если бы можно было себе приказать…» — думал Алекс, выходя от шефа.

Женя сидела на пляже, смотрела на лениво плещущееся море и думала, думала, думала…

«Снова море… Снова это проклятое море, от которого я сбежала и к которому все время возвращаюсь. Оно не отпускает, тянет меня к себе, как магнитом».

Магическое и проклятое море, сожравшее отца и оставившее их с мамой вдвоем выживать в спокойном равнодушном мире — с мамой, которая после гибели мужа просто помешалась от страха оказаться в нищете, открыла крохотное кафе и похоронила в нем себя. А заодно попыталась похоронить рядом с собой и дочь.

Женя не боялась работы. Больше всего на свете она боялась превратиться в свою соседку — женщину, ставшую к тридцати годам крикливой бабкой, по утрам ходившую на рынок, а по вечерам получавшую от мужа уроки правильной жизни.

Нет, она не могла, не хотела повторить ни ее судьбу, ни судьбу своей мамы, и потому просто отшатывалась от каждого мужчины, бросавшего на нее заинтересованный взгляд. «Что, принца, что ли, ждешь?» — кричал как-то под окнами один из разобиженных ее безразличием ухажеров. Нет, не принца. Женя ждала Диму. Она отказывалась верить, что он погиб, что и его, как отца, проглотило ненавистное море.