Вячеслав Денисов - Жестокий наезд

Пока ответ на этот вопрос найти так же тяжело, как узнать имя человека, выбившего в моем кабинете два окна из трех. Ничего, скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Однако делается.

Завхоз вошел и опустил на пол новое, запылившееся на складе стекло. Очевидно, температура в помещении не соответствовала характеру повреждения, поэтому он бросил встревоженный взгляд на окна. Найдя ответ на свой вопрос, плюнул, выматерился от всей души и пошел в подвал за вторым стеклом.

– Я сейчас напишу письмо на имя начальника Центрального РУВД с просьбой выдать мне табельное оружие. Пистолет Макарова со штатным боекомплектом. Вы его подпишете. – Я не просил Николаева, я констатировал факт.

Председатель равнодушно пожал плечами. Он не подозревал, что стал разменной фигурой в нашей давнишней с Лукиным борьбе за место под солнцем. Она велась по разным причинам и с разными целями, но об этом он не догадывался тем более. А догадываются ли об этом те, что давят на меня сейчас? Знают ли они, у кого они могут найти полное понимание и привет?

Если нет, то Игорь Матвеевич Лукин им подскажет. Просто еще не время, и только он знает, когда оно наступит. В тот момент, когда мне станет тяжелее всего. И эта объединенная сила будет чересчур велика для такого гнома, как я.

Ведь у меня только вера и Пащенко.

Немного. Но не так уж и мало. Как всегда. И вряд ли я догадываюсь сейчас о том, что самое страшное ждет меня впереди...

В голове телефонным зуммером трезвонит глупая мысль – «граната, граната, граната»...

А о чем еще должен думать человек, который не собирается предпринимать никаких мер для того, чтобы она в ближайшем будущем не залетела в его окно? Под мышкой пистолет, но это слабое утешение. Вряд ли кто вызовет меня на дуэль. И стреляться с кем-то из «макарова» – это самая идиотская из всех затей. Этот пистолет изначально конструировался для совершения самоубийств. И еще для того, чтобы пугать на улице преступников. Я неплохо стреляю, но сомневаюсь в том, что смогу из этого пистолета попасть в тот момент, когда назреет необходимость. Раньше на вооружении правоохранительных органов были «ТТ». Сейчас МВД оставило их для использования организованным преступным группировкам. И те используют их с тем же успехом, с каким ранее из этого оружия в них стреляли оперативники давно ушедших десятилетий. Но я знаю человека, который остается преданным «ТТ» более двадцати лет. Это Саша Земцов, начальник отдела нашего УБОПа. Никакие «глоки» и «вальтеры» не заставят его расстаться с истертым до белизны оружием.

Я не зря вспомнил старого опера. Жизнь сложилась так, что на определенном участке наши пути не раз пересекались и получилось, что по паре раз мы друг друга выручили. Этот факт дает все основания полагать, что такие отношения уже давно именуются дебиторско-кредиторскими. Для тех, кто не силен в финансовых отношениях, поясняю – мы с Земцовым должны друг другу до конца своих дней. Но и тут существует своя, невидимая политика. Каждый из нас старается из сложившихся долговых обязательств извлечь максимальную выгоду. Земцов все сделает ради того, чтобы получить интересующую его информацию, я же... Я же обращаюсь к нему по мере необходимости. Поскольку это длится уже добрый десяток лет, вполне очевидно, что обоих это устраивает.

Я не зря вспомнил о Земцове. Не зря, потому что чувствую – до обращения к нему остаются считаные дни, а может быть, и часы. Но сейчас мой путь пролегает не в УБОП, а в транспортную прокуратуру, где третий месяц расследуется дело о контрабанде икон и наркотиков.

Прокуратура несколько видоизменилась с момента моего ухода в суд. Я часто бываю у Пащенко, но это «часто» все-таки не позволяет привыкать к новшествам. Когда я из прокуратуры уходил, в фойе висел огромный стенд, на котором был изображен щит и меч. А надпись гласила: «370 лет прокуратуре России». Щит остался неизменным, а подновленная надпись говорила всякому, сюда входящему, что теперь прокуратуре России уже 380 лет. Мы с Пащенко стареем вместе с прокуратурой. Мне тогда было 27. А теперь – 37. Разница в том, что когда меня не станет, на этом щите лишь снова изменится цифра. Есть понятия, которые стареют, но не умирают.

– Здравствуй, брат Пащенко. – Я поздоровался не весело, скорее – обреченно.

– Дай-ка я угадаю, – прищурился Вадим, что-то доставая из столовой тумбочки. – Струге, в тебя стреляли. Нет... Тебя в последний раз предупредили. Я угадал?

«Что-то», когда его доставал прокурор, звенело. Чай и кружки стоят у Пащенко в другой столовой тумбочке. И звенят керамические кружки не так навязчиво... Да, это были рюмки.

Посмотрел на часы. Без семи минут пять, рабочий день закончен раньше обычного в связи с моим посещением оружейной палаты Центрального РУВД. Я решительно махнул рукой, после чего на столе появилось еще и блюдце с нарезанным лимоном.

Пережевывая кожуру, я вкратце поведал Вадиму о паранормальных явлениях в своем служебном кабинете.

– Проворачивая в голове занимаемые положения всех фигурантов твоего дела, мою душу одолевают сомнения в той части, что кто-то из них мог поступить подобным образом. – После первой рюмки Пащенко всегда излагал мысли витиевато, с претензией на высокий штиль. – Почему не предположить, что эти кирпичи влетели в твой судебный офис по причине нахождения в твоих руках другого дела?

– Вадик, за девять с лишним лет моей судейской карьеры такое случается впервые.

– Ну, если не считать нескольких твоих разоренных квартир, того, что в тебя однажды уже стреляли через дверной «глазок», пытались прикончить в гараже из нескольких автоматов и морозили в рефрижераторе... Тогда, конечно, впервые.

Я помялся. Пащенко почему-то всегда недолюбливал этого человека, считая его прохвостом с двойным дном. Однако это не было для меня причиной, чтобы о нем не заговорить.

– Знаешь, Вадим, по дороге к тебе я вспомнил о Земцове...

– Струге, будь последователен! – перебил меня прокурор. – К Земе ты обращаешься тогда, когда в тебя уже стреляли. Когда тебя забрасывают кирпичами или пугают, ты должен обращаться ко мне. Хочешь нарушить древнюю традицию?

Я могу понять его сарказм. Есть такое понятие – ревность. Дружеская ревность, когда ты даешь другу понять, что он тебе не в силах помочь на определенном этапе. Я сейчас пропущу эту реплику мимо ушей, хотя понимаю, что Пащенко уже обиделся. Однако тот и не думал проявлять признаки нервозности.

– К Земцову обратиться никогда не поздно. Быть бы живу. Вопрос в другом. Какой по счету процесс по делу Малыгина-младшего ты уже провел?

– Пятый. – Я посмотрел в потолок, словно на нем был нанесен план моей работы. – Да, пятый.