Татьяна Гармаш-Роффе - Голая королева

Казалось, ничего особенного не произошло, и он тогда легко заснул и больше не думал о девичьих формах, введших его в столбняк на пару-тройку секунд… Но с тех пор взгляд его сделался другим. Он замечал теперь и голенастые стройные ноги, в которых цыплячья подростковость уже нахально заявляла о своей женственности, и схваченные тугими джинсами крепкие ягодицы, и нежную шею, и маленькое ушко… Он даже потащился в магазин и купил Але платье!

Он был недоволен собой, даже зол; но ничего не мог с собой поделать.

Жар разгорался медленно, но упорно и неотвратимо. Месяц спустя в очередном походе у Виталия Петровича не оказалось палатки.

– Как такое могло быть? – театрально сокрушался он. – Согласись, Алечка, это на меня не похоже! Как я мог забыть ее!

Он впервые назвал ее Алечкой, как когда-то давно, в другой жизни, звали ее родители, но она не обратила внимания. Эмоции так давно и привычно не текли в русло родственных чувств к дяде, что ее нисколько не заинтересовала неожиданная и неуклюжая смена тона.

– Ты ведь не позволишь мне спать под открытым небом, пустишь меня в свою палатку? – хитрил-юлил он, боясь, что сейчас она все поймет и откажет.

Алина равнодушно согласилась. Ночью он осторожно потянул «молнию» на ее спальном мешке и положил свою обжигающую руку на ее нежную грудь. Алина что-то пробормотала во сне и перевернулась вместе с мешком. Он замер. Проснулась? Поняла, что к чему? Или это во сне? Или она только делает вид, что спит, а сама с ним заигрывает?

Ему почему-то не пришел в голову вопрос, с какой стати Аля, никогда не проявлявшая к дяде ни малейших чувств и даже просто интереса, стала бы с ним заигрывать?..

Он снова потянулся к Але. Обвив ее рукой, он запустил ладонь в тепло ее тела. Аля вдруг напряглась. Проснулась? Испугалась? Или ждет от него дальнейших действий?

И снова не мелькнуло ни тени сомнения, что Алина, еще ребенок и при всех условиях – племянница, диковатая и мечтательная, не может ждать от него каких бы то ни было действий! Потому что – дядя; потому что – старый; потому что такие, как Алина, не занимаются сексом, такие натуры любят – и тогда себя отдают. О любви же к Виталию Петровичу – даже родственной – не могло быть и речи…

Аля, окончательно пробудившись, не могла поверить собственным ощущениям: ее обвивала рука дяди, лезла куда-то в клетчатую ковбойку, в лифчик, ухо щекотало от шумного дыхания с астматическим присвистом…

Алина замерла. Как нужно себя вести в таких случаях? Она не знала. Это был ее дядя, человек, который научил ее всему… Он научил ее разбираться в грибах и ягодах, он научил ее за одну минуту заправлять свою постель и держать дом в чистоте и порядке, он научил ее жить самостоятельно и ничего не просить…

Но он не научил ее, как себя вести, когда покушаются на твое тело и при этом полностью игнорируют наличие души!

Кричать?

Сопротивляться?

Молчать?

Протестовать?

Она не знала.

Но то, что делал дядя, не нравилось Але. И очень сильно испугало ее. Она рывком села.

– Что случилось, дядя Виталий? – голосок ее дрожал.

– Спи-спи, я просто тебя поглажу.

– Не нужно меня гладить! Я не люблю. И ты меня разбудил к тому же!

– Ну-ну, больше не буду. Спи.

Он и в самом деле убрал с нее руки и откинулся на спину рядом, пытаясь понять, чего хочет Аля. И опять в его голову не пришло, что Аля просто хочет спать. Аля хочет, чтобы ее оставили в покое. Аля хочет, чтобы дядя больше никогда не прикасался к ней так.

Его размышления сводились к следующему: поняла она, к чему он ведет свою игру, или нет? И если поняла, то, значит, прикидывается такой невинной девочкой… которая не знает, что бывает между мужчинами и женщинами… Может, и вправду не знает? Ей уже шестнадцать, не может быть, кто-нибудь да просветил! А вдруг у нее уже кто-то был? А вдруг она уже не девушка?

Сначала такое предположение его порадовало: с девственницей возни много!.. Но тут же больно прихватило в груди от ревности.

Он тронул Алю за плечо:

– Ты спала с кем-нибудь?

Аля ответила не сразу. Он уж было подумал, что она заснула и не слышит его вопроса, но она вдруг произнесла: «Нет».

Всю долгую паузу перед ответом Аля пыталась проанализировать, что творится с ее дядей…

И поняла. И сказала себе, что это их последний совместный поход. И уж тем более с единственной палаткой…

Как ни странно, ему все же удалось заснуть, а утром он обнаружил, что Али в палатке нет. Он застал ее за приготовлением простенького завтрака из консервов, и его плотоядный взгляд выхватил круглые коленки, тонкую талию, стыдливо отведенные от него глаза…

Она все поняла, мелькнула догадка.

Но почему-то ему не пришло в голову, что поняла – не значит, что согласилась!..

И понимание, которое он прочел в ее стыдливом взгляде, словно отворило шлюз, в который ринулась потоком его страсть.

Виталий Петрович распластал Алю на траве.

Она не вырывалась – понимала, что не справится с превосходящим ее по физической силе дядей…

Он же усмотрел в этом согласие. Впрочем, попытайся Аля оказать сопротивление, он усмотрел бы в этом кокетство…

Алина оказалась девственницей, и, возможно, он причинял ей боль, но она не обронила ни звука. Закончив, Виталий Петрович встал и посмотрел с легким выражением извинения на нее. Она отвела глаза. Она ничего не сказала, не упрекнула, не высказала обиды…

И он решил, что Алина принадлежит ему.

Он выждал пару дней, полагая, что девственница должна за этот срок оправиться от нанесенного ей ущерба. На третий день, уже дома, ближе к ночи, просто дернул ее за руку и посадил к себе на колени. Ему хотелось посмотреть, как она поведет себя, – вдруг понадобилось выражение ее эмоций, вдруг сделалось небезразлично, как к нему относится другой человек…

Аля, посидев секунду, молча встала и ушла в свою комнату, не обернувшись. Она была уверена, что этим сказала дяде все…

Виталий Петрович остался в некотором недоумении, но быстро заверил себя, что Алина его дразнит.

И он пошел за ней.

На этот раз Алина попыталась оказать сопротивление, но это только распалило его. Он снова овладел ею, на этот раз уже по-настоящему, со всей страстью, не сдерживаемый мыслью о девственности и прочих неприятностях. В какой-то момент ему показалось, что еще немного, и он просто проткнет ее насквозь… Но она снова молчала, вскрикнув лишь один раз, когда он посадил ее на себя и его изголодавшийся по женской плоти член уперся, как таран, в нежную девичью матку.

Несколько дней потом Аля болела. Он пытался быть с ней ласковым, даже немного заискивал – она снова молчала и отводила глаза. Что-то нашептывало ему, что она вовсе не кокетничает, что она его не хочет. Хуже: что она его ненавидит… Но он не хотел вслушиваться в этот мерзкий голос, шептавший столь невыносимые вещи.