Тома Нарсежак - Буало-Нарсежак. Том 2. Из страны мертвых. Инженер слишком любил цифры. Дурной глаз

Люилье взглянул на Марея.

— Вы слышали? Какое объяснение предлагаете вы?

— Никакого, — сказал Марей. — Я просто констатирую.

— Это самое легкое, — бросил Рувейр из глубины своего кресла.

Засунув руки в карманы, Лартиг расхаживал по комнате до окна и обратно, потом вдруг остановился.

— Согласитесь, комиссар, это вызывает недоумение! Как только вы оказываетесь на месте преступления, происходят вещи, превосходящие всякое понимание.

— На заводе меня не было, — спокойно заметил Марей. — Но это не помешало человеку исчезнуть средь бела дня на глазах у нескольких свидетелей.

— Почему, — прервал его Лартиг, — вы не арестовали Монжо вчера вечером?

— У меня не было ордера на арест.

— Хорошо. Но если человек проникает ночью в чужой дом, он тем самым становится преступником. Значит, у вас были все основания.

— Основания! Это еще как сказать, ведь в конечном счете Монжо ничего не украл и никому не причинил вреда. Я хотел поймать его с поличным.

— Я вас не осуждаю, — промолвил Люилье.

Лартиг проворчал что-то такое, что вызвало улыбку у Рувейра, и, остановившись у письменного стола, сказал:

— Подведем итоги. Монжо написал Сорбье… Потом его самого чуть не убили… Затем он хотел убить госпожу Сорбье… разумеется, я придерживаюсь самых очевидных фактов. Что же из этого следует?

— Ничего, — вздохнул Люилье.

— Таково и мое мнение. Ничего. Это в том случае, если придерживаться вышеперечисленных фактов. Но насколько они соответствуют действительности?

— Позвольте… — прервал его Марей.

— Разве это факты? — продолжал Лартиг. — А может быть, точнее будет назвать их персональной точкой зрения комиссара Марея? Я не отрицаю, что Монжо написал Сорбье. Но о чем? Этого мы не знаем. Я не отрицаю, что он получил пулю в легкое. Но кто в него стрелял? Этого мы не знаем. Нам возразят: «Монжо, вероятно, помогал убийце Сорбье. И, вероятно, это он спрятал цилиндр. А убийца, вероятно, хотел от него избавиться». И в заключение: «Монжо, по всей вероятности, собирался убить госпожу Сорбье». Согласитесь, Марей, что вы запутались… Дайте мне договорить. Запутаться каждый может, я вас не упрекаю. Только признайтесь в этом откровенно, вместо того чтобы выдумывать эти нелепые истории… Убийца, который улетучивается… свидетели, которые ничего не видели…

— Пусть будет так, — сказал Марей. — Все это я выдумал, чтобы скрыть свои неудачи. Мой друг Бельяр солгал, чтобы доставить мне удовольствие. Фред тоже. А заодно и госпожа Сорбье…

Лартиг подошел к Марею, положил ему руку на плечо.

— Послушайте, Марей… представьте себе, что завтра в газетах напечатают ваши показания… И представьте, что люди прочтут примерно следующее: «Монжо не мог выпрыгнуть из окна. Он не мог спрятаться ни в одной из комнат второго этажа, так же как не мог спуститься на первый или подняться на третий…» Что, по-вашему, должна думать публика?

— Монжо, или «Стенка-расступись», — пробормотал Рувейр, закуривая новую сигарету.

— Если бы еще не этот цилиндр, который находится неизвестно где, — продолжал Лартиг, — шутка могла бы показаться забавной. Но время сейчас неподходящее, общественное мнение встревожено, и мы не можем себе позволить… Нет, Марей, это несерьезно.

— А как продвигаются дела у моего коллеги Табара? — спросил Марей.

Вопрос попал в цель. Лартиг пожал плечами и сердито отошел в сторону. Люилье кашлянул.

— Табар? — произнес он. — Ну что ж, он ищет…

— С исчезновением Монжо наши шансы значительно уменьшились, — заметил Рувейр.

— Да никто и не принимал всерьез этого Монжо! — не выдержал Марей. — И только теперь…

— Дело не в этом, — вмешался Лартиг. — Вы настаиваете на своих показаниях?

— Да. Я уверен в том, что видел собственными глазами.

— А если вы плохо видели?

— Стало быть, речь идет о коллективной галлюцинации.

— До чего же вы упрямы!

Рувейр посмотрел на часы и встал.

— Все это ни к чему не ведет, — сказал он. — Я предлагаю начать поиски Монжо…

— Мы уже начали, — возразил Люилье. — Я отправил двух человек к нему домой. Он не вернулся.

— Вы надеялись, что он вернется к себе?

— Нет. И все-таки такая мера не повредит. Если он останется в Париже, ему трудно будет скрыться от нас.

Рувейр шепнул несколько слов Лартигу. Оба они отошли к окну и о чем-то тихонько посовещались, потом Лартиг сделал знак Люилье. «Пусть они меня уволят, — подумал Марей, — только бы уж поскорее!» Люилье вежливо кивал головой, но, очевидно, не разделял мнения двух других. Наконец он вернулся к Марею.

— Я благодарю вас, дорогой комиссар, — сказал он. — Вот уже месяц как вы занимаетесь этим делом, и никто не может ни в чем вас упрекнуть… Если не ошибаюсь, вы собирались пойти в отпуск в октябре?

— Да, но…

— Вот вам совет, Марей… Берите отпуск сейчас же… Он пойдет вам на пользу, не я один так думаю. Вы немножко устали, да, да… Это вполне понятно! Это дело вас измотало.

— В таком случае, господин директор, я предпочитаю…

— Ладно! Будьте благоразумны. Подадите в отставку в другой раз. Черт побери, вы нам еще нужны! Никогда не встречал такого мнительного человека.

Он тихонько подтолкнул Марея к двери и приоткрыл ее.

— Ох, если бы я сам мог уйти сейчас в отпуск! — шепнул он. — Поверьте, Марей, у вас еще не худшее положение.

— Подлецы! — проворчал Марей в коридоре.

Он поспешил к себе в кабинет и остановился как вкопанный на пороге. Его ждал Табар, от нечего делать он проглядывал газеты.

— Читали передовицу? — спросил он. — Вы только послушайте.

«Идет тридцать второй день расследования, а страшный снаряд, который может отравить Париж, так и не обнаружен. Те, кто уезжает в отпуск, охвачены тревогой, те, кто остается, — ужасом…»

— Довольно, — прервал его Марей. — Чего вы хотите?

Табар жестом успокоил его.

— Я знаю, старина. Вас сейчас не жалуют. А думаете, я на хорошем счету?

Он рассмеялся и вытащил кисет с табаком. Табар был ниже Марея, шире в плечах, жизнерадостный, говорил с чуть заметным тулузским акцентом.

— На заводе ничего не проясняется? — спросил Марей.

— Мы и через полгода будем топтаться на том же месте, — сказал Табар. — Никто уже не помнит, что он делал в то утро. Патрон хочет, чтобы малейшее передвижение было отмечено, зафиксировано… Настоящая головоломка. А этот бедняга Леживр! Он раз двадцать уже проделал путь из флигеля инженеров в столовую и обратно. Представляете: он на своей деревянной ноге, а я с хронометром в руках. Печальное зрелище!

Табар облизал скрученную сигарету, помял ее с двух концов.

— Я почти уверен, что преступник не работает на заводе, — продолжал он. — Все эти типы чересчур сытые — вы понимаете, что я имею в виду. Они жизни не знают, а тот, кто сделал это, по всему видно, человек решительный… Вы не сердитесь на меня, Марей?