Н Бомж - Мой Кент [СИ]

Пройдя вдоль речки около километра по сырой от вчерашнего дождя траве, я выбрал подходящее место и расположился здесь, чтобы привести себя в порядок и позавтракать остатками вчерашнего ужина.

К десяти часам я был на железнодорожной станции. По обе стороны привокзальной площади располагалось множество магазинов, палаток и киосков. В одной из палаток я приобрел олимпийский тренировочный костюм, пару полотенец, кроссовки, зубную пасту со щеткой, несколько маек с яркими рисунками на груди и прочую мелочь, необходимую молодому бомжу, как, например, поясной кошелек, которого в Москве днем с огнем не найдешь, и летнюю кепочку с надписью СПОРТ. В большом павильоне с претенциозным названием «Аэлита» я выбрал электробритву, пробил в кассе чек и, вернувшись к прилавку, попросил продавщицу проверить ее. Она подключила электробритву в сеть, и я не спеша побрился, не особенно заботясь о том, что привлекаю внимание.

Затем, проехав на рейсовом автобусе две остановки, я возвратился к бетонному мосту, переоделся под ним и вновь вернулся на станцию.

Рядом с подземным переходом стояло несколько машин. Я быстро сговорился с владельцем потрепанной «Волги», лысым толстяком неопределенного возраста в клетчатой рубашке навыпуск, крутившим на указательном пальце ключи от машины.

Через час я окунулся в невообразимую сутолоку Курского вокзала первой половины июня.

Такси и частных машин было много, еще больше было нуждающихся в них; из огромной очереди желающих уехать на такси садились в основном в те машины, которые привозили пассажиров.

Я подошел к кучке шоферов, стоявших в центре автомобильного оазиса, и, напустив на себя простоватый вид, обратился к ней:

— Мужики, а сколько например стоит доехать на такси до Ленинграда?

Они как будто не слышали меня. Как будто меня с моим ростом метр восемьдесят пять вообще поблизости не было. Затем один из них, стоящий ко мне спиной, обернулся, смерив меня взглядом с головы до ног процедил:

— Тебе правда в Питер или ты из любопытства спрашиваешь, чтобы потом в своем колхозе было что рассказать? — В его глазах не было заметно издевки или презрения — такова уж природа московских таксистов, и я подавил нахлынувшую было злость.

— Конечно надо, я хочу узнать, сколько это стоит.

— Ты один? — повернулся он ко мне окончательно. Остальные продолжали свой разговор, не обращая на нас ни малейшего внимания.

— Какая разница, — напустил я на себя недоумевающий вид, — ну хотя бы и один.

— Есть разница, командир, — сказал он менторским тоном, словно объясняя элементарные истины туповатому ученику, — то ты заплатишь третью, а то и четвертую часть от двух, двух с половиной стольников, а то один всю сумму отстегнешь. — Он вновь осмотрел меня с головы до ног.

Я как бы машинально дотронулся до кошелька на поясе и с изумлением воскликнул:

— Двести пятьдесят! Да это же цена билета на самолет до Хабаровска или дальше.

— А ты хотел за червонец с ветерком? Продерни отсюда, не морочь голову. — Он повернулся к остальным.

Выдержав паузу, я дотронулся до плеча моего ментора, и мужественным голосом произнес:

— Ладно, я согласен. Поехали.

— Он, видите ли, согласен! Это еще не значит, что и я согласен. Как-никак шестьсот шестьдесят километров. Минимум двенадцать часов туда и обратно. Борис! — крикнул кому-то в другой кучке шоферов и, снова повернувшись ко мне, объяснил, что у этого Бориса есть родственники в Питере и он имеет возможность там переночевать. К нам приблизился низкорослый вихрастый парень лет двадцати пяти с остреньким лицом, похожий на хорька.

— Вот, клиент желает прокатиться до Питера с ветерком. Поедешь?

Хорек изучающе оглядел меня и, доставая сигарету из нагрудного кармана рубашки, заявил:

— Три сотни, — он вопросительно посмотрел на меня. Я перевел глаза на моего визави, тот приподнял левую бровь и отвел взгляд, храня нейтральное молчание.

— Поехали, — вздохнул я.

— Сначала нужно заехать в парк и отметить путевку, и деньги вперед. — Он заметно оживился.

Закончив процедуры с путевым листом, заправкой и необходимостью «заскочить на минутку домой», к двум часам мы выехали за пределы Окружной дороги.

Я остался доволен, что не менее четырех-пяти человек твердо опознают меня как человека, стремившегося любой ценой уехать в Ленинград.

За Окружной я задремал и проснулся только в Клину, где водитель предложил мне остановиться, чтобы перекусить.

После Клина, утолив любопытство щуплого Бориса, кто я и к кому еду в Питер, я вновь заснул, удобно устроившись на заднем сиденье.

Когда мы подъехали к Ленинграду, я чувствовал себя основательно отдохнувшим.

— Ну, и куда тебе здесь, в Питере? — спросил заметно уставший водитель.

— На Пражский проспект, — и назвал ему номер дома.

Пражский проспект — это единственная улица в Ленинграде, кроме Невского, которую я знал. Там жил майор Ситников, проходивший службу в одно время со мной в Афганистане. Он не был боевым командиром и не руководил операциями, он был ответственным за что-то и сидел за письменным столом в штабе, не пропуская ни одной из молоденьких дурочек, этих ура-патриоток, стремившихся в Афган, как мухи на мед, которые все без исключения попадали в сомнительной чистоты постели штабных офицеров. Пусть мои преследователи потрясут эту жирную крысу, потрясут основательно, я нарочно сказал шефу, чтобы тот остановил машину напротив дома, в котором жил майор Ситников, и накинул сверх оговоренной суммы двадцать пять рублей, чтобы он как можно лучше запомнил меня.

Было около восьми часов вечера, когда я оказался на Пражском проспекте с домами-коробками, далеко отстоявшими друг от друга.

В мои намерения не входило задерживаться надолго в Ленинграде, я собирался завтра же выехать в Москву и поэтому уже через двадцать минут я был на Московском вокзале, где не преминул убедиться в том, что билетов на Москву на ближайшие десять дней не предвидится. Июнь.

Я поставил сумку рядом с лавкой, на которой мама лет двадцати пяти безуспешно пыталась уговорить трехлетнего мужчину посидеть хотя бы пять минут спокойно.

Попросив маму присмотреть за моей сумкой, я отошел, внимательно оглядывая зал. В одном месте возле двери стоял мужик с дымящейся сигаретой во рту, облаченный в черный застиранный или вообще никогда не стиранный халат и сандалии на босу ногу. Ему можно было дать и сорок, и семьдесят лет. На голове красовалась фетровая шляпа с обрезанными полями, лишь напротив рыхлого сомнительного цвета носа на шляпе от полей был оставлен небольшой прямоугольный полуостров, исполняющий обязанности козырька.

Я уверенно направился к нему и, вежливо поздоровавшись, протянул ему двадцать пять рублей: