Н Бомж - Мой Кент [СИ]

Распутав на ногах веревки, я сел на стул возле письменного стола. Паренек мялся у двери, порываясь, очевидно, как можно скорее оказаться возле Матильды.

Я попросил его рассказать подробнее, каким образом он оказался здесь в засаде.

Детдомовская ребятня резвилась возле «озера» на большой поляне примерно в километре от усадьбы.

Никто из них не обращал внимания на стоявшую на краю поляны темно-синюю «шестерку», в которой находились трое. Сюда частенько заезжали в хорошую погоду жаждущие провести время на лоне природы, пожарить шашлыков, срубив для костра березку, выпить и вообще покуражиться.

Андрей не знает, почему этот человек (уже при самом поверхностном описании которого скупым мальчишеским лексиконом мгновенно возникал образ Юрки) выбрал именно его и, отозвав в сторону, объяснил ему, что за Эльзой охотится маньяк-убийца и т. д. и т. п.

На другой день Эльза с великой радостью уехала по горящей путевке, свалившейся на нее как снег на голову, в прибалтийский дом отдыха, а он, Андрей, поклявшись держать язык за зубами, приступил к опасному дежурству, как он выразился, «по заданию человека из органов», показавшему для вящей убедительности удостоверение майора КГБ.

— Ну и как, похож я на маньяка? — спросил я его, решив открыть глаза одураченному мальчугану.

— Так это все-таки вы?! — в его глазах заметался панический ужас.

— Тебе нечего бояться, малыш, — маньяк уехал на «шестерке», а я такой же одураченный, как и ты, только десятью годами старше и тоже проведший свое безрадостное детство в этих стенах. Тебе нечего бояться, я скорее дам отрубить себе правую руку, чем допущу, чтобы с кого-нибудь из детдомовских упал с головы хоть один волос. И он это прекрасно знает.

Сейчас ты столкнулся с черной человеческой подлостью, подстерегающей нас, подобно гадюке, способной укусить саму себя. Вы уже, наверное, проходили по истории Троянскую войну. Их, троянцев, одурачили так же, как тебя «Ямахой», и они не нашли ничего лучшего, как утешиться поговоркой: «Бойся данайцев, дары приносящих».

Это был, по-видимому, не просто дощатый конь, а некое огромное, красивое сооружение, поражающее воображение своим величием и достойное украсить собой любую столицу древнего мира. Этот конь, по-видимому, состоял из отдельных блоков, замаскированных в повозках. Их перевозили в тайне не только от лазутчиков, но и от большинства своих. Блестящие мастера своего дела собрали коня всего за один день. Вот и заполучили троянцы свою «Ямаху». Любой подарок, Андрей, таит в себе опасность. За него могут попросить оказать услугу, а услуги бывают очень и очень разные, как ты в этом убедился сам. Пусть это будет тебе хорошим уроком на всю жизнь.

Нет, брат, я не убийца и не маньяк. Я люблю нашу милую, добрую Эльзу и, наверное, не ошибусь, если скажу, что она тоже любит меня и всегда ждет. Ведь ключ в тайничке — для меня одного, о нем не знает никто, только я и она.

Нет, я не маньяк и не убийца. Убийцы те, кто заставил меня убивать в Афганистане, это они убийцы и маньяки и те, кто ради власти и денег приносят в жертву невинную пожилую женщину в умышленно поврежденном лифте и одинокого человека, оставившего свои мозги на мостовой, только мне удалось вырваться за красные флажки. — Я никак не мог остановиться: наличие слушателя, впитывавшего, как губка, мой монолог, воодушевляло меня.

— Учись, брат Андрюха, на ошибках других, на своих учатся только дураки. У нас с тобой нет ни пап, ни мам, опекавших своих чад до самого своего конца. И когда тебе что-то дают, помни, что наступит момент, когда нужно будет расплачиваться, и вполне может быть так, что платой будет твоя жизнь. Вот перед тобой пока еще живой пример.

Мир еще более жесток, чем ты, я уверен, уже знаешь на собственном опыте. — Он рассеянно и горестно кивнул. — Жесток и опасен, а сбить с дороги могут не только жажда власти, денег и женщин, но даже и неумеренное восхищение твоими способностями.

Я рассказал ему о талантливом графике и химике, за свои поразительные способности прозванный Шаманом («может быть, сейчас ты спишь на его кровати»), которого более старший Юрка склонил к преступлению, попросив его подделать чей-то больничный лист, продолжительность которого необходимо было увеличить на три дня.

— Как ты думаешь, можно устоять от соблазна, если тобой восхищаются старшие ребята, а для тебя это дело такой пустяк?

Он грустно покачал головой, что должно было обозначать: нет, устоять никак не возможно.

— Или маленький Вадик, проводивший все свободное время с различными механизмами, стараясь вникнуть в их суть, в их душу. Да-да, в душу! Полностью разобранный замок или двигатель внутреннего сгорания — это набор разрозненных железок. А если их тщательно собрать, изготовив или отремонтировав недостающие звенья? Механизм начинает функционировать и жить своей собственной жизнью, а если он живет, значит, в нем есть душа.

Я рассказал ему о маленьком Вадике, заставившем работать неисправный японский замок для гаража, от которого отказались именитые мастера, и вдохнувший жизнь в старенький мопед, чей неизвестно какой по счету хозяин, не пожелавший выбрасывать его на свалку, привел в детдом, сказав, что десять лет тому назад он был почти как новый и, на котором с неописуемым восторгом носилась вся детдомовская орда. Хмурый и неразговорчивый шофер детдомовского уазика в дальнейшем просто не мог обходиться без его помощи во время частых ремонтов вверенной ему техники.

Я надолго замолк, погруженный в нахлынувшие воспоминания о безрадостном детстве, о Юрке. Неисправный револьвер Сереге Илюхину с горстью патронов принес тоже он. С револьвером пришлось изрядно повозиться маленькому Вадику.

Строго-настрого наказав пареньку не высовывать нос наружу как минимум в течение часа и запереться изнутри на ключ, я ласково потрепал его стриженую голову.

Закрыв за собой дверь и, убедившись, что он закрывает ее на ключ, я метнулся к лазу.

Моросил не переставая дождь, от боли в голове меня слегка шатало. Выбравшись через лаз за пределы усадьбы я, почти не таясь, пошел вдоль забора.

Не успев пройти и десяти шагов, я наткнулся на резкий окрик «стоять», и в лицо мне ударил сноп света электрического фонаря. Похоже, что он был здесь один. Обе руки заняты. В одной пистолет, в другой фонарь.

— Руки!.. — приказал голос повелительно-радостно оттого, что томительное ожидание под нудным дождем кончается и за поимку причиталась хорошая награда, наверное, обещанные мне двадцать штук. Я начал медленно поднимать руки, закатил вверх под самые веки глаза, выкатив белки, пустил изо рта слюну, мелко затряс головой, прижимая ее к левому плечу, и повалился набок, испуская немыслимый нарастающе-пронзительный фальцет. При падении я старался максимально приблизить свои ноги к его ногам. Наконец я улегся, как мне надо, подмяв под себя стебли дикой малины, осыпавшей меня каплями дождевой воды, скопившейся на листьях.