Дмитрий Петров - Расплата. Яростное безумие

Сидеть в одной комнате с трупом не так уж приятно, но в общем-то меня это не слишком беспокоило.

Валентину я не ощущал, как жену. Это была просто женщина, которая посмела надсмеяться надо мной, над моим горем, над моей бедой.

Конечно, она не знала о том, что мне пришлось пережить в детстве… Но все равно, она должна была держать себя в руках и не изменять мне. Потому что секс — это грязь. Это порок.

Заниматься сексом можно только для того, чтобы иметь детей. И только в лоне семьи. Иначе это аморально, совершенно безнравственно. И куда только власти смотрят? Сейчас столько развелось всякого разврата… В каждом фильме, в каждой книжке… Все о развратном пишут. Вот потому и упала нравственность. Как воспитывать молодежь?..

Голову я выбросил на помойку далеко от дома. Жена в последний раз посмотрела на меня своими серыми глазами из мусорного бака. Так ей и надо!

Тело же я завернул в брезент и под покровом темноты донес до заброшенного колодца и выбросил туда. Пусть ищут.

Туда ей и дорога, проклятой развратнице! Больше меня никто не обманет и не бросит…

Весь понедельник я провела с мамой.

Что и говорить о том, насколько она была потрясена тем, что я ей сообщила. Надо сказать, что я и сама была смущена и удивлена тем, что произошло.

Утром в воскресенье, когда мы проснулись, я некоторое время смотрела на Павлика, лежавшего радом со мной в кровати. Я с изумлением глядела на его комнату с веселыми обоями на стенах, на старинную кровать с резными завитушками и, конечно же, на него самого.

Передо мной был человек, который добился своего. Причем добился в самой, казалось бы, безнадежной ситуации…

Я удивлялась и на себя самое, так смело и бестрепетно сказавшую «да»… Пусть я и не сказала этого словами, но мое поведение вчера вечером и то, что случилось ночью, говорило о том, что я согласна стать его женой.

Я — жена Павлика! Как это странно звучит.

Я покатала эти слова на губах, как бы прислушалась к ним. К моему удивлению, звучало неплохо, и у меня не возникло никакого внутреннего протеста.

Насколько к месту мы с Павликом вчера вспомнили это стихотворение о ласточках над поросшим черной смородиной обрывом…

Это было очень многозначительно. Вот эта ласточка — Павлик. Я посмотрела на него новым взглядом, действительно, что это я настроилась искать «кружевные сады» и строить «воздушные невозможные замки»? Вот ведь он — красивый, умный, сильный мужчина, который любит меня все эти годы.

Люблю ли я его в ответ?

А зачем усложнять вопросы? Зачем думать о химерах и предаваться пустым глупостям?

Люблю. Правда, еще вчера днем я этого не знала. Но ведь не случайно я все время тянулась к Павлику… Нет, не случайно. Сердце говорило мне это, сердце толкало меня к нему.

Ведь я пришла вчера к нему на свидание, хотя была, прямо скажем, не в лучшем виде — моральном и физическом. И он пришел мне на помощь. Да что там говорить — он родил меня заново. Теперь я заглядывала внутрь себя и не узнавала там ничего.

Он дал мне счастье, самоуважение, дал мне надежду на будущее. Это дорого стоит.

Не псих Франц с его «закидонами», а именно он — верный и преданный, сильный, благородный мужчина. Герой моего романа. Как я могла раньше не замечать его и посмеиваться над его чувствами? Наверное, теперь я всю жизнь буду немного стыдиться этого.

— Мне нужно домой, — сказала я, вставая с постели.

— Зачем? — спросил Павлик, и глаза его сделались тревожными. Он все еще беспокоился, что я могу передумать и все, что было вчера, рухнет. От такой, как я, можно чего угодно ждать…

Но это было прежде. Теперь я не хотела сумасбродствовать.

— Мне же нужно поговорить с мамой, — объяснила я. — Я должна ей все рассказать.

— О чем? — быстро спросил Павлик. Ах, как он любит ясность во всем…

— Как о чем? — улыбнулась я, — Разве ты забыл? О нашей свадьбе.

— Я-то не забыл, — пробормотал смущенно Павлик, — Просто я боялся…

— Что я забыла? — засмеялась я. — Как плохо ты думаешь о своей будущей жене… — Отвернись, — попросила я.

Павлик взглянул на меня с уважением и отвернулся. Я все правильно сделала. В приличных семьях муж никогда не смотрит на раздевающуюся и одевающуюся жену. Это признак дурного тона и безнравственности.

Мне это помогло ночью, когда я тоже попросила Павлика не смотреть на меня перед тем, как я лягу в постель. Теперь же его уважение ко мне возросло.

Мне же нужно было как-то скрыть от него, что на мне нет трусов… Зачем ранить любящего человека в самое сердце? Ведь как он ни храбрится, есть некоторые вещи, которые ему не следует ни знать, ни видеть.

Я быстро натянула на себя юбку, блузку и жакет.

— Так когда свадьба? — спросила я полушутливо. — К какому дню мне готовить свадебный наряд?

Павлик любовался мной, стоящей перед ним. Солнце заливало всю комнату, и я стояла в солнечных лучах, как богиня победы…

— К понедельнику, — ответил Павлик. — Ровно через неделю. Ты успеешь?

— Конечно. Мама поможет мне, — сказала я. — Мы с мамой обе хорошо шьем. Правда, машинка у нас одна, но мы все равно успеем за неделю.

— Ну, иди, — сказал Павлик. — Шей нарядное платье. Я хочу позвать всех и показать тебя. Чтобы все видели, какая ты у меня красивая.

Когда я спускалась из его комнаты вниз по лестнице, то услышала как он набирает телефонный номер. Внизу, у порога гостиной я встретилась с родителями Павлика. Они предложили мне остаться позавтракать с ними, но я отказалась. Я ответила, что спешу к маме сообщить ей новость, и дала слово, что на днях познакомлю их.

Пока мы говорили внизу, я слышала, как Павлик сообщает кому-то о том, что женится и что приглашает на свадьбу. Это он выполнял свое намерение позвать на нашу свадьбу всех бывших одноклассников.

«Интересно, как отреагирует Франц на такое приглашение? — злорадно подумала я. — Как бы он в сердцах не сказал что-нибудь непотребное по моему адресу Павлику… Он ведь псих, от него можно чего угодно ожидать». Но даже эта мысль не показалась мне ужасной.

Павлик не изменит своего мнения обо мне. Он так долго добивался этого не для того, чтобы обращать внимание на какого-то Франца и его сентенции.

Мне даже стало приятно от мысли, что Франц будет терзаться и переживать. «Пусть терзается, — решила я. — Нечего было глупостями заниматься. И пусть отдает трусики назад. Они дорогие, от финского гарнитура…»

Я пришла домой новым человеком. Вчера еще из этой двери выходила какая-то непонятная дамочка. Одинокая, брошенная мужем, связавшаяся от отчаяния с каким-то идиотом…

Бог знает, до чего бы я докатилась, падая все ниже. Хорошо известно, как это бывает с одинокими бездетными красивыми женщинами. Сначала один, потом другой, потом ты начинаешь «ходить по рукам», а заканчивается все тем, что ты, выпив портвейна, делаешь минет пьяным подонкам…