Сергей Майдуков - Месть Самурая

Он устал от допросов и бесконечных перевязок, требовавшихся взамен бинтов, пропитавшихся кровью. Он смотрел на следователя, а сам думал о том, как бы сбежать из больницы, пока не упекли в следственный изолятор, откуда уже не вырваться.

— Нужны показания, — пояснил Черепицын. — Они будут получены в любом случае, не сомневайтесь. Но лучше, чтобы добровольно.

— Кому лучше? — спросил Самурай.

— Тебе, Константинов, тебе.

— А вот мне кажется, что тебе, Черепицын.

Следователь прищурился.

— Дерзишь, Константинов? Напрасно. Вот отправлю в СИЗО, там ты очень скоро сговорчивым станешь. Шелковым сделаешься, Константинов. Будешь проситься на допросы, лишь бы не гнить в камере вонючей. Знаешь, по сколько человек там сидит? Как селедок в бочке.

— Понятное дело, — невесело усмехнулся Самурай. — Вы им там все условия создаете, чтобы дела поскорее раскручивать да навешивать.

— Не без того, Константинов, — подтвердил Черепицын. — Поэтому давай обойдемся без этой тягомотины. Ты даешь показания и дожидаешься суда здесь, в больничке. Отсюда прямо на зону. Там, конечно, тоже не сахар, но зато воздух чистый и нравы не звериные. Живут люди. А в тюрьме, случается, вешаются. Очень уж муторно.

— Я перетерплю, — сказал Самурай.

— Отказываешься, значит, сотрудничать со следствием?

— Не отказываюсь. Но рассказывать мне нечего.

Самурай думал, что сейчас следователь начнет бередить ему раны, но ошибся. Черепицын закрыл свою папочку и встал.

— Не будем пороть горячку, — сказал он. — Даю тебе три дня на размышления, Константинов. Цени мою доброту. Чистая постель, уход, лечение, питание какое-никакое. Но эта райская жизнь кончиться может. Думай, Константинов, думай. Ты на идиота не похож. Не можешь не понимать, что улики против тебя железные. Начиная с угона БМВ и заканчивая пистолетом с твоими отпечатками.

— Говорил же… — начал было Самурай.

Следователь остановил его нетерпеливым жестом:

— Не надо мне тут пургу мести. Все твои оправдания белыми нитками шиты. Я тебя посажу, Константинов. По-плохому или по-хорошему. Надолго или по минимуму. Сам выбирай. Только не ошибись. Второго шанса не будет.

Черепицын ушел, а в палате снова появился опер, очень похожий на предыдущих, хотя, возможно, действительно один из них. Он с вопросами не лез, смотрел что-то в мобильнике, ожесточенно разминая челюстями жвачку. Когда батарея в телефоне села и он отправился искать зарядное устройство, Самурай совершил попытку к бегству.

До этого он уже два дня учился ходить заново, ковыляя по коридору под присмотром полицейских и делая это преувеличенно плохо. Теперь он умудрился добраться по переходу в соседний корпус и уже спускался в вестибюль с регистратурой, когда был пойман на лестнице оперативником. Тот, недолго думая, зарядил Самураю в челюсть. Это было ошибкой. Самурай пригнулся, и оперативник пересчитал все ступеньки лестничного пролета, по которому скатился.

Однако побег все равно не получился. Самурай был пойман и водворен на место. А потом истек срок, отведенный Черепицыным.

— Что скажешь, Константинов? — спросил он, качнувшись с пятки на носок и обратно.

— Еще подумать надо, — сказал Самурай.

— Врешь. Ты бежать надеешься. Силенок поднакопил? Это правильно. Очень скоро они тебе понадобятся. Ты переезжаешь, Константинов.

— Когда?

— Сегодня. Так что лафа кончилась. Теперь у нас с тобой другой разговор будет.

Пообещав это, следователь Черепицын улыбнулся. В улыбке этой читалось что угодно, только не доброжелательность.

Человек, привыкший к свободе, обычно теряется, когда его этой самой свободы лишают. Одни впадают в ступор, другие истерят, третьи ломаются и теряют лицо. Арест и неволя — это так неожиданно, так незнакомо, так страшно… Сколько ни храбрись, сколько ни прикидывайся, а все равно в душе заноет, когда посадят в тесный «воронок» и повезут из этой жизни в жизнь другую, непривычную, незнакомую, суровую.

Ты едешь, и смотришь в оконце, и видишь мир в клеточку, и вдруг с тоской понимаешь, что сейчас все отдал бы за право просто пройтись по этой улице, под этим дождем, перепрыгивая через лужи, заглядывая под дамские зонтики, отогревая озябшие руки в карманах.

Вот в чем смысл жизни. В том, чтобы жить и радоваться. Так радуйтесь же, пока есть такая возможность!

Пока не отняли…

В СИЗО у Самурая забрали все, кроме одежды. Обыскивая, доходчиво объяснили, что отныне он никто и звать его никак. Вручили скатку вонючего матраса с торчащими клочьями ваты и, поминутно утыкая носом в стену, погнали в камеру. Там ему указали шконку, дали полчасика осмотреться, а потом позвали за стол и принялись расспрашивать, за что его, кто он и чем присутствующих порадует. Самурай сказал, что он не клоун и веселить никого не намерен. Нашелся среди сокамерников один неприятный тип, который взялся доказывать новичку обратное. Пришлось тыкнуть ему кулаком в пятак, а потом еще немного помахаться с теми, кого исход поединка не устроил. В результате в камеру ворвались надзиратели, с удовольствием отдубасили Самурая и поволокли его в карцер.

Только там он понял, что задирали его умышленно, как раз для того, чтобы появился повод упечь его в так называемый штрафной изолятор. Он представлял собой тесную холодную каморку с открытым всем ветрам оконцем под потолком. В зарешеченную отдушину дуло. Было так холодно, что пар шел изо рта.

Сокамерником Самурая оказался здоровенный амбал с приплюснутым, как у африканца, носом и шишковатым черепом, покрытым многочисленными шрамами. Представился он Каракумом, на Самурая посмотрел с недоброй ухмылкой, после чего снова развалился на полу, оставив немного свободного пространства у холодной бетонной стены.

— Переступишь через мои копыта или грабли, убью, — предупредил он таким тоном, будто речь шла о чем-то будничном. — Вышак мне так и так светит. Я на днях двух бакланов замочил. Если станешь третьим, мне хуже не будет. Выше вышки уже ничего нет.

Самурай на это ничего не сказал, опустившись на корточки рядом.

Через каких-нибудь тридцать минут пришлось встать, чтобы размять окоченевшие члены. Было страшно подумать о том, как замерзнет он на протяжении трех бесконечно длинных суток, особенно по ночам и тем более если начнет подмораживать.

— Давай окно заткнем, — предложил Самурай.

— Думаешь, ты один тут такой умный? — буркнул Каракум. — Чего только не перепробовали. Сверху попкари любую затычку вышибают, так что сиди, не парься.

— Я не парюсь. Тут не сауна.

— Ты, типа, юморист?

— Я, типа, на полном серьезе.

Давая понять, что беседовать ему неохота, Самурай принялся изучать надписи и рисунки, оставленные предшественниками на стенах. Должно быть, первобытные люди в своих пещерах малевали нечто подобное. Сцены охоты рисовал какой-нибудь изгой, а остальные выцарапывали изображения пенисов и вагин.