Сергей Майдуков - Месть Самурая

— Мы, Николай Второй, — процедил Самохин.

В его свите захихикали.

Несмотря на дружную ораву за своей спиной, Ранетов остался один. В новеньких брюках и белой рубахе, купленной родителями к началу учебного года, он чувствовал себя в этих обновках глупо и нелепо. Его обжигал неотрывный взгляд Милы Борисовой. За лето она превратилась в настоящую красавицу и выделялась на фоне остальных девочек в своем ярко-желтом сарафане с тонкими бретельками.

«Зачем я здесь? — спросил себя Ранетов. — Сейчас опозорюсь при ней. Я же не умею драться!»

— Первым, — прошипел Мишка. — Да не трясись ты! Ты в два раза тяжелее. Задавишь малька весом.

— Давай, давай! — Ранетова нетерпеливо толкнули в спину, призывая поскорее начать драку.

Сделав шаг вперед, он оказался нос к носу с осунувшимся от решимости Самохиным. На расстоянии удара. С пустой головой и подрагивающими коленками.

— Помнишь, как ты меня весной? — спросил Самохин.

— Ну, помню, — подтвердил Ранетов, ухмыляясь.

— Проси прощен… М-м!

Договорить Самохин не успел. Не сводя глаз с его шевелящихся губ, Ранетов нанес удар. Прицельный, мощный, безжалостный, сопровождающийся клацаньем чужих зубов.

«Ого, как я его, — восхитился Ранетов. — Ни фига себе, влепил! Супермен, блин».

Отлетевший назад Самохин сделался неправдоподобно маленьким, как в перевернутой подзорной трубе. Но тут кто-то спохватился и вернул трубу в нормальное положение. Ринувшийся обратно Самохин заслонил собой небо, а его кулак, летящий в лицо Ранетову, был величиной с баскетбольный мяч… с метеорит… с планету…

Р-раз, и вселенная погрузилась во мрак. Два, и в этой непроглядной темноте стало горячо и солоно. Вокруг надсаживались мальчишеские голоса, призывающие Ранетова встать и продолжить бой. Громче всех вопила Мила. От ее воплей голова гудела, как медный колокол.

Он поднялся, преодолевая сопротивление вращающейся земли. Прямо перед ним раскачивалась фигура, принявшая боксерскую стойку. Из носа у Самохина хлестало. Увидев это, Ранетов подбодрил себя и бросился вперед. Кончилось это тем, что он получил по носу и почувствовал, что вот-вот захлебнется собственной кровью. Не умещаясь во рту, она стекала в гортань.

— Подожди, — булькнул он. — Поговорим.

Самохин говорить не захотел. Налетел — отпрянул, налетел — отпрянул, а потом и вовсе исчез, пропав из поля зрения.

«Почему надо мной небо? — вяло удивился Ранетов. — Где деревья, где пацаны? И куда подевался Самохин?»

Мгновение спустя стало ясно, что противник никуда не подевался: он возник над лежащим на спине Ранетовым, четко выделяясь на фоне безоблачного сентябрьского неба.

Неужели драка не закончилась? Но как драться дальше, когда сил не хватает даже на то, чтобы встать, не то что поднять свинцовые руки! Именно этого жаждали возбужденные зрители. Ранетову больше никто не кричал: «Поднимайся!» Зато «Бей!» орали пуще прежнего. Но опять же, уже не Саше Ранетову. Теперь все болели за Самохина.

— Бей! Бей! Бей!

Самохин подошел и замахнулся. Ранетов обреченно зажмурился и закрыл лицо ладонями. Вокруг захохотали.

— Ладно, живи, — сжалился Самохин. — Пошли, братва.

— Нет, — не согласилась подскочившая Мила Борисова. — Пусть сперва за свои слова ответит. Слышишь, Ранет? А ну, руки убери. Говорят тебе, убери руки!

Сидя на земле с опущенными плечами, он подчинился. Мила не только плюнула ему в лицо, но еще и потаскала за волосы, требуя извинений. Он извинился. Вокруг улюлюкали и хохотали на разные голоса. Потом рядом не осталось никого. Опустошенный, униженный, оплеванный Ранетов остался один, хлюпая расквашенным носом.

В эту школу он не вернулся, окончил десятый класс в другой, хотя туда нужно было ездить троллейбусом. Потом вообще уехал учиться в столицу и больше никогда не встречался с Самохиным и Милой Борисовой. Но не забыл их. В своих мечтах он еще долго избивал Самохина смертным боем, а потом срывал с его девушки лимонный сарафан и прилюдно насиловал ее в самых грубых и извращенных формах, которые рисовало воображение.

Шли годы, а привычка никуда не девалась, приобретая вид навязчивой мании.

Вот чего не знала Симона Патрушева, о чем не подозревала, в очередной раз дожидаясь начальственного любовника в отведенной ей квартире. Когда ей пришлось принимать его впервые, колебания ее были не слишком долгими. С девственностью она рассталась давно, секс временами доставлял ей удовольствие — когда мужчины обращались с ней правильно, умели целоваться и хорошо пахли. Ранетов пользовался дорогой парфюмерией, от него зависело будущее Симоны, так стоило ли кочевряжиться?

Ожидая его на новоселье, Симона гадала, ограничится ли он тортом с шампанским или же закажет роскошный ужин, может быть, даже ее любимые японские суши? Он явился в одиннадцатом часу, и явился не с пустыми руками.

— Вот, — сказал он, протягивая небольшой легкий пакет. — Надевай пока, а я коньяк открою. Где у тебя стаканы?

— Что это? — удивилась Симона, развернув перед собой легкое желтое платьице на бретельках. — Зачем? Сейчас же не лето.

Ранетов посмотрел на нее, двигая ноздрями.

— Да, — согласился он. — Не лето. Занятия уже начались.

— Какие занятия?

— Школьные, — непонятно ответил он.

И Симоне показалось вдруг, что она видит перед собой не вполне адекватного человека, у которого неизвестно что на уме. Ей стало страшно. Тем не менее она сняла с себя лишнее и примерила сарафан, как ей было велено. Скоро предстояло погашать кредитную задолженность, а Симона понятия не имела, как станет делать это, если ее погонят с работы. Кредит уговорили оформить родители, а отдуваться предстояло ей.

Ранетов залпом выпил стакан коньяку, подвигал челюстями и потребовал:

— Плюнь в меня. В лицо. — Он показал. — Смелее.

— Зачем? — совсем уж испугалась Симона.

— Сейчас узнаешь, — пообещал Ранетов.

И не обманул. Хотя то, что она узнала той ночью о мужчинах и их желаниях, ей определенно не понравилось.

И это было только начало. Потому что у Александра Сергеевича Ранетова имелись не только желания, но и возможности.

Он навещал Симону ровно два раза в неделю, не реже и не чаще. На ее банковских картах завелись деньги. Приставленный к ней охранник возил ее по городу и таскал за ней покупки. Она записалась в фитнес-клуб и могла позволить себе обеды в дорогих ресторанах. Но имелись у этого беззаботного существования и свои издержки. Так, во-первых, Симоне было строго-настрого запрещено какое-либо дружеское или приятельское общение как с мужчинами, так и с девушками. Ей приходилось развлекать себя самой и проводить дни в почти полном одиночестве, если не считать обслуживающий персонал и продавцов, шныряющих вокруг нее с раболепными улыбками.