Сергей Майдуков - Лютый беспредел

Она поняла, что больше не выдержит. Укусы стальных жал были слишком болезненны, чтобы терпеть дальше.

— Я все скажу! — заверещала Оля. — Не надо! Хватит!

Караев, довольный собой, прекратил обстрел и предложил:

— Говори. Я тебя слушаю.

Временная передышка дала Оле возможность прийти в себя и собраться с мыслями.

— Я очень испугалась, когда взорвали Рахмана, — сказала она, машинально растирая кровь по коже. — Подумала, что ведь я могла оказаться рядом, если бы к столу отправили меня, а не Каретникову…

Караев ее уже не слушал. Ему было совершенно не интересно, что думала Оля. Он приготовился кинуть в нее дротик, но не успел распрямить занесенную руку.

В открытое окно, куда до сих пор врывался лишь морозный воздух, запрыгнул человек, за ним еще один. Оба были в спортивных штанах с лампасами и просторных кожанках. Один схватил Шушу пятерней за лицо и ударил затылком об стену. Второй присел и подсек ноги бросившемуся на них Еноту.

Караев, застывший с игрушечным дротиком в руках, запоздало вспомнил, что он и его товарищи безоружны. Тоскливо предчувствуя конец, он увидел третьего спортсмена, забравшегося в комнату. Это был Сильва собственной персоной. Его темные глаза уставились на Караева.

— Иди сюда, — позвал он, сделав приглашающий жест и принимая борцовскую стойку.

Караев не собирался вступать с ним в единоборство. Он бросил в Сильву дротик и во все горло позвал на помощь.

Тем временем спортсмены взялись за Енота и Шушу по-настоящему. Они наносили осетинам такие жестокие удары, что по звучанию это походило на то, как если бы они без устали охаживали кулаками боксерские груши. Караев, бросившийся к двери, был перехвачен Сильвой и со всего размаху припечатан к колонне. Мишень упала, сквозь щели лакированных досок на потолке посыпалась труха.

Караев хотел подать голос снова, когда врезался в колонну вторично. Рот наполнился кровью и плавающими в ней зубами.

— Что, джигит? — спросил Сильва. — Не нравится?

Он поволок Караева к окну, ударил головой о подоконник, поставил ровно, приподнял и сбросил вниз.

Падая, осетин успел увидеть лестницу, прислоненную к стене, и двор, наполненный спортсменами. Потом перед глазами Караева взорвался фейерверк. Оглушенный, он не видел, как его соотечественники позорно разбегаются во все стороны, ища спасения от бейсбольных бит и нунчаков, которыми их обрабатывали.

Из окна вылетел еще один осетин и, пробив шиферную крышу пристройки, застрял в ней по пояс. Раздалось несколько беспорядочных выстрелов, не причинивших спортсменам никакого вреда. Кто-то из кавказцев схватился за нож и был вынужден разжать пальцы, получив перелом лучевой кости.

И этого Караев тоже не видел, вяло барахтаясь в снегу. Зато Оля Карасева следила за происходящим во все глаза. В комнату, где избивали Енота и Шушу, вбежал третий спортсмен, держа в руке прихваченный где-то бильярдный кий.

— Отойди, Леха! — крикнул он азартно и стал вбивать кий в глотку лежащего на полу Енота.

Шуша быстро пополз к выходу, но его настигли и вышвырнули в окно. Не обратив внимания на девушку, спортсмены, гогоча и толкаясь, ринулись вниз.

Оля осталась наедине с Енотом. Окровавленный кий вывалился из его рта, ощетинившегося красными осколками зубов. Оля открыла шкаф и принялась натягивать на себя что попало: тесный свитер, какую-то дурацкую джинсовую куртку, летние брюки. Обуви в шкафу не нашлось, но Оля решила, что раздобудет что-нибудь внизу.

Прежде чем покинуть комнату, она, пыхтя, придвинула к Еноту кадку с пальмой, надрываясь, подняла и опустила со стоном. Под кадкой затрещало. Бросив ее, Оля воровато огляделась, отряхнулась и побежала вниз за спортсменами.

На лестнице, в холле и во дворе лежали убитые и искалеченные осетины. Спортсмены, весело перекликаясь, обыскивали их, забирая деньги, гаджеты и оружие. Один крикнул:

— Эй, красавица! А попрощаться?

Оля испуганно метнулась в сторону и едва не наступила на Караева. Она узнала его по одежде. Лица у него не было. Сплошное черно-красное месиво с дико выпученным глазом, очутившимся почему-то не в глазнице, а на щеке.

Вскрикнув, Оля рванулась к воротам. Путь ей преградил мужчина, который выбросил Караева в окно.

— Стой, — сказал он. — Ты кто? Проститутка?

— Официантка я! — жалобно вскричала она. — Из «Терека». Меня похитили и во взрыве обвинили.

— О? — удивился мужчина. — А взорвала ресторан не ты?

— Могла бы, так взорвала бы! — ответила Оля. — Ненавижу их! У, как я их ненавижу.

Он засмеялся и отступил в сторону, освобождая ей дорогу. Она побежала прочь, не осознавая нелепости своего наряда, потому что все было заслонено счастливым ощущением свободы. Если и были в мире люди, готовые оплакивать убитых и искалеченных членов осетинской группировки, то это была не Оля Карасева, вот уж нет.

Той ночью Геннадий Ильич едва не свихнулся от радости. В дверь позвонили, пришел Сережа и объяснил, что он лишь притворялся мертвым по просьбе следователей. Инсценировка понадобилась для того, чтобы усыпить бдительность бандитов.

— А так все в порядке, — заверил отца Сережа. — Только холодно было очень. Меня ведь по-настоящему похоронили, чтобы не вызывать подозрения. Смотри…

Он принялся доставать изо рта глину и бросать себе под ноги. В доме сразу сделалось грязно, и вообще, выяснилось, что дело происходит не дома, а на какой-то площади с каруселью. Маленький Сережа уже не стоял рядом, а уезжал на рябой лошадке, не оглядываясь на призывы Геннадия Ильича.

— Подожди! — крикнул Геннадий Ильич. — Дай хоть посмотреть на тебя, сынок! Мы ведь никогда больше не увидимся. Сергей! Сережа!

— Проснись, — попросила Люся. — Тебе что-то плохое снится. Ты кричал…

Он открыл глаза. Это была не Люся. Рядом с собой Геннадий Ильич увидел Ольгу.

— Черт! — пробормотал он. — Во сне тоже покоя нет. Нигде нет.

— Это пройдет, — прошептала она. — Надеюсь. Иначе невыносимо. Я тоже мучаюсь.

Он сел и откашлялся.

— Сестра снится?

— Почти каждую ночь.

Геннадий Ильич помолчал и предложил:

— Ложись со мной. Хочешь?

— Хочу, — ответила Ольга.

Она легла на спину, зажмурилась и замерла. В ночной тишине было слышно, как она сглатывает.

Геннадий Ильич положил руку на ее левую грудь и почувствовал, как сильно и неровно бьется ее сердце. Ольга задрала на себе футболку до шеи. Глаза ее были по-прежнему закрыты. Он медленно приблизил свои губы к ее губам. Она взяла его за шею и прижала к себе. Они начали целоваться, пробуя друг друга.

Геннадий Ильич лег к ней вплотную. Ее ноги были ледяными. Он натянул одеяло, чтобы укрыться, но она не дала. Сталкиваясь руками, они ласкали друг друга. Это были беспорядочные ласки, неправильные. Ничего похожего на прелюдию к сексу. Они как будто проверяли, рядом ли другой, не делся ли куда.