Сергей Михайлов - Сезон охоты

— Куда мы? — попытался спросить я.

— Куда надо, — буркнул лейтенант. — Узнаешь, когда приедем.

Мы тряслись по грунтовке, наверное, минут двадцать. Потом выскочили на шоссейку местного значения. Трясти почти перестало (асфальт всё-таки), но настроения мне это совсем не улучшило. Дорога была пустынна, по обе её стороны простирался лес, густой, тёмный, ещё не проснувшийся с ночи. Мы были одни на шоссе, и это почему-то тревожило меня больше всего. Не верил я этим двум типам.

— Долго ещё? — спросил я, чтобы хоть как-то напомнить им о себе.

Но им сейчас было не до меня. Лейтенант стал проявлять беспокойство, то и дело вглядываясь в однообразный пейзаж за окном. Второй тоже заёрзал, завертел шеей, засопел от волнения. Что-то у них там не ладилось. С дороги сбились, что ли? Этого только мне не хватало!

— Валер, мы, кажется, не туда едем, — робко подал голос рыжий, впервые за это утро.

Лейтенант выругался и резко нажал на тормоза.

— А что ж ты раньше молчал, недоумок! — зло рявкнул он. — Точно не туда?

Рыжий пожал плечами.

— Здесь где-то поворот на Ложки должен быть. Проскочили, наверное, — голос его звучал неубедительно.

— Не было никакого поворота, — отрезал лейтенант запальчиво. — Я что ж, по-твоему, слепой?

И снова пожатие плечами.

Мною всё больше и больше овладевало беспокойство.

— Э, э, мужики! Куда это вы меня завезли?

— Заткнись, — припечатал меня лейтенант, и я надолго замолчал.

Они перекинулись несколькими словами, из которых я понял, что мы действительно заблудились, после чего лейтенант принял решение ехать дальше.

Мы двигались по лесному шоссе ещё минут двадцать. Потом «уазик» съехал на обочину и остановился.

— Вылазь, — скомандовал лейтенант. — Приехали.

— Куда? — я пялился в оконца машины в надежде узреть хоть какие-нибудь признаки цивилизации, но, увы, безуспешно.

— Вылазь, живо! Дальше пёхом пойдёшь.

— Да вы чего, мужики…

Я не успел закончить: в руке лейтенанта вдруг мелькнул пистолет.

— Убирайся к едрене фене, ты, козёл! — заорал он, тыча дулом пистолета мне в лицо. — Пока дыр в тебе не наделал, понял?

Я распахнул дверцу и спрыгнул на траву. От греха подальше.

— Да как же…

Двигатель взревел, «воронок» рванул с места.

Разинув рот, я стоял на шоссе и ничего не понимал. Абсолютно ничего. В событиях сегодняшнего утра не было ни капли логики, ни единой крупицы здравого смысла. Ну зачем, спрашивается, им было везти меня сюда, в эту глухомань?! И что мне теперь делать, без денег, без документов, без малейшего понятия о том, где я нахожусь?

Я с тоской глядел вслед удаляющемуся «уазику», который мчался по прямой, как стрела, ленте шоссе. Метров через триста дорога, по-видимому, свернула вправо: мелькнув напоследок правым бортом, автомобиль исчез. Ну вот и всё.

Я в бессилии опустился на траву, уронил голову на руки. Ни о чём не хотелось думать. Сейчас бы лечь и отключиться, где-нибудь на полянке, под тёплыми лучами утреннего солнца. Часа на два, на три. Выспаться как следует, а там, глядишь, и мысли какие-нибудь появятся. Да, было бы неплохо…

Но я так и не встал и не пошёл искать поляну. Не успел. Справа, с той стороны, где скрылся ментовский «уазик», раздалась автоматная очередь. Потом ещё одна.

Всё началось с той злополучной телеграммы, которая прилетела ко мне из глухого сибирского села с разухабистым названием Куролесово. «Ваш отец, Пётр Карпович Рукавицын, скончался 12 января текущего года, — гласила она. — В связи с открывшимся наследством, вам надлежит в недельный срок прибыть по адресу…» — и далее следовали подробные инструкции, куда мне надлежит прибыть и как туда добраться. Подписи не было.

Первой моей мыслью было, что всё это какая-то ошибка, недоразумение, чья-то дурацкая шутка. Ну, во-первых, не было у меня никакого отца. Нет, отец, конечно, был — когда-то, теоретически, давным-давно, иначе бы я на свет не появился, — но я не имел о нём ни малейшего понятия и никогда не стремился узнать, жив ли он, здоров, или давно уже покинул юдоль земную. Маму он бросил, когда мне только-только стукнул год, собрал манатки и сбежал, и этого факта для меня было достаточно, чтобы навсегда вычеркнуть этого типа из списка живых.

Во-вторых, с момента смерти господина Рукавицына прошло уже полгода. Я взглянул на календарь: 5 июля. Через неделю будет ровно шесть месяцев.

Через неделю… в недельный срок… надлежит прибыть… А если я приеду позже? Что тогда?..

Моя фамилия тоже была Рукавицын. Если честно, тот почивший в бозе селянин действительно является (являлся) моим биологическим отцом, хотя мне на это было совершенно наплевать. Причём не только биологическим, но и юридическим: в моём свидетельстве о рождении он оставил-таки свой след.

Нет, это была не шутка. Похоже, меня приглашали принять участие в дележе наследства, на которое я, скорее всего, имел какое-то право. Я напряг память и вспомнил, как недавно мы бурно обсуждали на работе новый закон о наследстве. Там, если не ошибаюсь, фигурировал срок — полгода. Да, так и есть: в течение полугода с момента открытия наследства наследник имеет право заявить о своих притязаниях на него, и если эти притязания будут признаны законными, он вступает в права наследования. Ну, а если не заявил? Не знал, не успел? Тогда всё, прощай наследство, право на него теряется.

Двенадцатого июля исполняется полгода со дня смерти господина Рукавицына. По закону, до двенадцатого июля я ещё имею право на какую-то долю его наследства. Потому и сказано — в недельный срок. Ровно неделя отделяет меня от контрольной даты.

Не нужно мне никакого наследства от этого урода. Да, именно урода. Общепринятый принцип «о мёртвых либо хорошо, либо ничего» я не признавал, и потому считал, что если он был уродом при жизни, то таковым остался и после смерти. Уродом и мерзавцем. Не хотел я марать руки о наследство такого человека. Ничего мне от него не нужно.

Однако уже на следующее утро я оформил отпуск за свой счёт, на десять дней, отправил Ваську к матери, и покатил в далёкую Сибирь. Сам не знаю, зачем.

Первым моим порывом было нырнуть в кусты и затаиться. У тех двоих автоматов я не заметил, значит стрелял кто-то ещё. Вопрос: кто? И в кого? В моих конвоиров? В любом случае, лучше отсидеться в зарослях и не высовываться. Меня это касается менее всего. Не хватало ещё пулю схлопотать!

Однако вышло всё наоборот. В кусты-то я нырнул, это верно, но, вопреки принятому решению, прятаться не стал, а короткими перебежками двинулся в ту сторону, откуда прогремели выстрелы. Сработал инстинкт профессионального репортёра, который оказался сильнее инстинкта самосохранения. Тем более, что фотоаппарат у меня всегда с собой. Если там криминал, то я просто обязан быть на месте преступления. Пару-тройку «горячих» снимков для нашей газеты я сделаю, это уж наверняка.